Осенью 2007 года я приобрел в питомнике "Сиверский" щенка вельштерьера. Вместе с вельшом по кличке Эйс-Сиверский мы совершили первое для моего четвероного друга многодневное и удивительное путешествие в горы. Мы оказались в краю горных хребтов, трехъярусной тайги, горных озер, истоков рек, где ощущается дыхание великого океана.
Всегда поднимает дух встреча с тайгой еще неизведанной. Благотворно и полезно столкновение с таинствами, не поддающимися анализу.
Я благоговел, наслаждаясь тончайшими нюансами, перед которыми бессилен разум. С Эйсом мы совершали утренние прогулки по горной тайге и никогда их не забудем, во всяком случае я. Возможно, что и Эйс тоже такого же мнения, но молчит, однако блеск глаз "на слезе", имитация бега и поскуливание во сне подтверждают мое предположение. Уверен, горы манят, влекут. Какое-то волшебство бывает в тех ранних часах, некое чудо, лежащее за пределами чувств.
В двух километрах от перевала, а дело было в начале лета, мы оказались среди такой яркой зелени, что и представить себе трудно. Это мир полного уединения, где гибкие шлейфы серого тумана, повисшие среди громадных елей, кажутся живыми.
Над горами все еще стоит утренняя тишина, которую, время от времени, разрывает то шум стремительно низвергающегося водопада, то многоголосый птичий гомон. Глубоко внизу,под неподвижными облаками лежит долина. Вот приоткрываются наполовину скрытые туманом темно-синие горы. Затем их снова заволокли тучи.
Вдруг неожиданно засияет солнце, и плавные линии горного хребта обозначились на фоне ясного голубого неба. Теперь всю картину преобразил золотистый цвет, разлившийся над вершинами гор. По мере того как воздух наполняется теплом, мы с четвероногим другом чувствуем, как реагирует на него земля. Пес принюхивается, крутит головой, ловя воздушные потоки, несущие только ему одному различающему эти таинственные и тончайшие запахи.
Белые, фиолетовые, голубые и розовые цветы излучают необыкновенно нежный свет на темную зелень травы. Казалось бы, что мы весь день шагаем с горы на гору, и это не создает впечатления монотонности. На самом деле за каждым крутым поворотом вновь открываются панорамы неповторимой красоты. Отвесные горы, поднимающиеся за узким ущельем реки. Мы переходим от густых бамбуковых зарослей к бесплодным каменистым пространствам. От солнечных полян, охваченных полукружьем высоких серых скал, к прохладным сумеречным тоннелям из гигантского кедрово-ольхового стланика, наполненным буйным шумом водопадов, а кругом островки ярких пахучих трав: хохлатки, анемоны, калужницы, камчатский триллиум, купальницы окрашивают местность в фиолетовые, белые, желтые, розовые тона.
Отдыхаем. Я чувствую, что такая гармония природы действует на человека удивительно успокаивающе. А Эйс лежит рядом со мной, наверное, сопереживает и тоже как будто бы боится расплескать свою радость.
Нам с Эйсом открылась красота гор и темно-хвойной тайги, такая мягкая и успокоительная для глаз, и, быть может, еще более успокоительная для ума, которому она представляется как нечто необъяснимое, непонятное, как нечто действительно загадочное, как царство изящества, как пленительное и благозвучное. Эйс прищуривает глаза, нежится, купаясь в солнечных лучах. Какие мысли пробегают, витают в маленькой головке Эйса? Хочется вместе с Эйсом познать тайну истины и красоты, однако мы не столько понимаем их, сколько чувствуем, а мое постижение их идет неясно, и является постоянной мыслью моего мышления.
С Эйсом я вышел на охотничью тропу в то время, когда оголенный утес неподалеку от зимовья окрасился в розоватый цвет от восходящего солнца, а возвратились мы уже в темно-лиловом бархате вечернего воздуха. По этой тропе я ходил в молодости сотни раз, бег времени не остановить, и я состарился.
Однако влекут меня эти места, эти уже полуразвалившиеся зимовья. Приятно почувствовать, как в зимовье от печки плывет жара, а солнечные лучи заглядывают в подслеповатое окошечко редко, и откуда никогда не улетучится непередаваемый, свежий аромат запаха леса и запах далекого прошлого, который я так мечтательно втягиваю. Эйс шумно дышит, принюхивается и прижимается к моему боку.
К Эйсу у меня особые чувства благодарности за его отвагу. Именно Эйс, имея отважный бойцовский характер и дар никого не бояться, спас мне жизнь в этом незабываемом походе. Спускаясь по склону поросшего неширокой полосой вековой елью Глена, за которой простирались заросли непроходимого Курильского бамбука, клена желтого, каменной березы, кустарников - голубики, черники и бересклета, я услышал сильный и хорошо распознаваемый треск курильского бамбука. Через мгновенье из густых зарослей выскочил медведь и понесся в мою сторону. Эйс с яростью бросился на возмутителя нашего спокойствия с хрипловатым лаем. Когда расстояние между медведем и Эйсом достигло метров пятнадцати, медведь резко остановился, медленно развернулся и пустился по крутому склону прочь. Удивительно, что по непроходимым для человека зарослям бамбука медведь бежал так, как человек бежит по поляне, поросшей клевером.
После пережитого мы тут же развели костер и устроили победное пиршество. Я много говорил лестных слов в адрес пса, а он повиливал хвостом и больше обращал внимание на лакомство. Позднее с Эйсом мы прошли по тем местам, которые я посещал с другими собаками, и меня всегда одолевают мысли. Мысли о том, что, когда от прошлого ничего не осталось, когда многие охотники умерли, а крохотные охотничьи избушки разрушились, деревья засохли из-за снятой когда-то коры в комлевой части, впрок для дров, конечно, остались только запахи, которые, и я, и мой пес ощущаем. Эти запахи долго еще, подобно душам умерших, напоминают о себе, и они, эти еле ощутимые крохотки, среди развалин крошечных домиков несут на себе для меня огромное здание воспоминаний.

Илья Бояркин