Пролетел последний летний день. И вместе с осенью для нашей полевой партии наступила напряженная пора: первый этап учета изюбрей -подсчет ревущих быков.
Методика учета во время их брачной поры довольно проста. Учетчики, перемещаясь по территории района, закладывают так называемые пункты прослушивания и, поддразнивая при помощи трубы, регистрируют всех подающих голос животных. Пунктов закладывается много, в разных типах леса и разных частях хозяйства. По выходе из тайги данные обрабатываются и определяется численность быков в районе. А зная, какую долю они занимают в популяции, нетрудно подсчитать и поголовье зверя. Но это уже область арифметики и не самое интересное.
Значительно интересней первый этап работы, то есть уложить немудреное снаряжение в бат и оттолкнуть шестом вместе с берегом все мирские заботы. В предвкушении новых странствий мы спешно загружали в лодку рюкзаки, спальные мешки, палатки и не замечали, как прекрасно первое утро осени и какие торжественные лица у проходящих мимо школьников. Это вспомнилось уже в пути, когда наша ладья направилась по Хору в его верховья. На этот раз плавание обещало быть интересным - время такое! Правда, в начале сентября на юге Хабаровского края осень не особенно чувствуется. Желтой листвы почти нет, лишь кое-где зардеет лист рябины или клена да золотом блеснет осинка. Еще по-летнему выглядит пейзаж, но тень какой-то тихой печали прослеживается всюду - и листва не так зелена, и птицы летают не так, и в шуме перекатов нет ноток беззаботной летней радости. А над водой нет-нет, да и протянет табунок каменушек или крохалей, по-особенному, по-осеннему, посвистывая крыльями…
Первый ночлег "порадовал" дождем. Но раннее утро застало нас с товарищем далеко от реки - еще потемну ушли все-таки из палатки в горы. Изюбри не ревели. Но когда я достал трубу и извлек из нее воинственный клич молодого бычка, жаждущего драки, неожиданно и немедленно раздался такой мощный ответ старого вояки и столько в нем прозвучало угрозы, что я почему-то почувствовал себя нашкодившим мальчишкой.
- Уж не тигр ли? - шепнул мой напарник. И действительно, в реве было что-то необычное. Изюбр чаще всего выводит два-три колена, а этот зверь просто ревел, в буквальном смысле этого слова. Я еще раз подал голос и услышал еще более грозный ответ. На третий зов зверь откликнулся ближе, а затем еще ближе. Он находился где-то в двухстах метрах и ясно доносился хрипловатый свист его голосовых связок, предшествующий реву.
Вступил в перекличку еще один бык, подальше. Этот зверь был, видимо, слабее грозного соперника и между ними пальма первенства была уже разыграна. Но, судя по его голосу, он был вовсе не прочь проучить молодого забияку, вдруг объявившегося во владениях.
- Нас бить хотят! - шутя, сказал я Вадиму и нечаянно вывел такую фальшивую ноту, что стало неудобно перед басовитыми участниками дуэли. Звери еще недостаточно вошли в раж и смекнули, что дело не совсем чисто. Поэтому не полетели сломя голову обрабатывать нас рогами - они хоть и отзывались, но ближе не подходили. А старый боец подтвердил свою высокую квалификацию еще и тем, что стал заходить из-под ветра и вскоре учуял страшный для него запах. Затрещали сучья, обламываемые рогами бросившегося зверя, и все стихло, похоже, до вечера - вновь пошел дождь, и нам пришлось ретироваться.
Следующие сумерки я встречал на вершине горы, уютно устроившись под разлапистой елью. От реки доносился шум перекатов, в лесу стояла умиротворенная тишина, такая же спокойная и бесконечная, как всхолмленная и застывшая даль засыпающей тайги.
Стемнело быстро. Где-то несколько раз ухнул филин, бесшумно спланировала и прилипла к стволу белка-летяга. Пучеглазая и усатая, она сидела в метре от меня, с изумлением уставившись неподвижными глазищами. Затем испуганными прыжками вскарабкалась вверх, перелетела на молодую пихту, где занялась поеданием хвои, не удостаивая пришельца вниманием. К ногам, вынырнув откуда-то из-под земли, подбежала полевка и стала деловито копаться в лесной подстилке. Над рекой прокричала серая цапля, и ее скрипучий голос замер вдали. Но все эти мелкие происшествия не нарушали общего Великого Молчания, от которого уже звенело в ушах.
Наконец, где-то далеко-далеко: "А-а-у-у-у-аа!" - вписался в симфонию ночного леса тоскливый зов изюбра. Какое-то непонятное, щемящее чувство охватило меня - когда сидишь вот так вот, в одиночестве в лесу, только и можно постигнуть магическую силу осенней песни. Есть в ней что-то не от мира сего, словно из глубины веков доносится этот одинокий голос и тухнет не в лапах елей, а в темноте Времени. Через несколько минут крик повторился, и, как только ночь поглотила его последнюю ноту, в распадке подо мной заревел другой зверь. Но в его голосе не чувствовалось безысходной тоски - был вызов всему на свете: и тишине, и нависшим над тайгой звездам, и далекому страдальцу. Ясно представлялось, как стоит он, словно изваяние, на поляне и, закинув ветвистые рога, посылает свой мощный клич в ночное небо.
За моей спиной, в другом распадке, вступил в перекличку еще один зверь. В его голосе ясно была слышна молодая индивидуальность и горячий задор. Затем, быку, разбудившему ночь, откликнулся еще один изюбрь, но так же далеко и тоскливо. А где-то за рекой стали сходиться еще два соперника. Страсти накалялись, и я решил не вступать в перекличку, наслаждаясь музыкой голосов.
Бык в распадке подо мной ревел на одном месте - видимо, он уже был обладателем гарема, так как в его голосе, кроме вызова, прослеживалось явное самодовольство. К счастливцу стал приближаться молодой изюбрь. Он поднялся на сопку, и очередной клич подал в сотне метров от наблюдательного пункта. В ответ ему донесся истошный рык, заставивший вздрогнуть даже меня. Но молодой не испугался, а напротив, вошел в раж - слышно было, как он яростно пыхтит, бьет копытом землю и обламывает рогами ни в чем не повинное деревце. Раздался треск и из-под горы. Выразив таким образом свою готовность оспаривать право на продление рода, быки еще раз обменялись боевыми "фразами", уже не беспокоясь о правильности выведения колен, и, наконец, сошлись. Послышался сухой стук рогов, тяжелое сопение и еще какой-то напряженный шум. Однако бой длился недолго - вскоре послышался удаляющийся треск сучьев и все стихло. Мне страшно хотелось узнать результат поединка, но тишина в распадке длилась не менее часа. И только потом издалека донесся молодой знакомый голос. В нем звучали боль, обида и тоска…
"Да, не повезло тебе, дружище! - подумал я. - В следующий раз будешь знать, с кем силой меряться!" Первая волна рева стихла, и я подтянул колени к подбородку - нужно часа два поспать, чтобы на утренней заре вновь послушать изюбрей. Было холодно, но в палатку идти не хотелось - до нее около трех километров.
Утро было ясным. Над Хором и по глубоким распадкам стоял плотный, недвижимый туман, словно река вдруг вышла из берегов и затопила всю пойму, с ее корявыми, продрогшими от сырости тополями. Где-то у берега глухо прозвучал рев изюбря, и я ответил ему. С соседней горы составил нам компанию вечерний победитель, и его трубный, красивый голос осязаемо поплыл над космами тумана.
Часа два мы усердно перекликались, причем я настроил свою "дудку" на голос молодого бычка. Окрест возникали и тухли в тумане голоса вчерашних знакомых. Один из них подошел совсем близко, но затем его рев стал почему-то удаляться. Бить меня никто не хотел, да и не было такой цели - стрелять зверя в начале путешествия, поэтому я пошел обследовать место вчерашней дуэли. Почва здесь была взрыхлена, кустарник измят. В одном месте на листьях виднелась кровь. Неподалеку, на берегу ручья обнаружились следы трех самок, а в сторонке - след небольшого бычка, который был значительно меньше отпечатков копыт хозяина гарема и отличен от следов претендента. Этот бык в гоне не участвовал. Во всяком случае, голоса он не подавал. Мы перемещались все выше и выше по реке. На зорях закладывали пункты прослушивания, порой ночевали в тайге, где застанет темнота, днем рыбачили для пропитания, лазали под берегами, пытаясь составить представление о численности норки и выдры, чинили мотор, и каждый день не был похож на предыдущий. А дней через десять добрались до конечной точки нашего путешествия.
Последний лагерь, прежде чем начать спуск по реке, разбили на берегу узкой спокойной протоки, отгороженной от основного русла галечными наносами. Они успели зарасти тальником, молодость и радость жизни которого подчеркивали замшелые, дремучие ели. В отфильтрованной, кристально чистой воде поленьями стояли пестробокие ленки и стайки хариусов, лениво отплывающие при нашем приближении, а под крутым берегом то и дело показывались спинные плавники кеты.
Это были верховья Хора, и осень полностью вступила здесь в свои права - листья пойменной растительности в лучах заходящего солнца светились прощальным неповторимым светом. Выше этих мест изюбрь не водился, работы по учету подходили к концу, и пора было реализовать лицензию, которую нам выдали для обеспечения экспедиции провиантом.
После заката солнца я сел на высоком берегу, прислонившись спиной к могучему кедру и, послушав затихающий лес, достал трубу. Передо мной, за щеткой молодого тальника, темнела елово-пихтовая тайга, к которой и обратился я, извлекая из нехитрого инструмента заунывную мелодию. И почти сразу же неподалеку от меня раздался мощный рев изюбра. Первое колено его песни было сиплым и свистящим - точно, как у домашнего быка. Но зато длинная нота - красива и продолжительна. А оканчивался рев таким басом, что, казалось, осыпаются листья. Я тоже взревел, и не менее серьезно. Ответ последовал ближе, и меня охватило чувство непередаваемого волнения - зверь шел к протоке.
После нескольких обменов "взаимными оскорблениями", соперник рассвирепел - шагах в семидесяти послышалось тяжелое сопение и треск сучьев. Я тоже "рассердился" - отрывистыми движениями потер прикладом по стволу кедра и потопал ногами. На острове все стихло. Напрасно вглядывался я в стену тальниковых зарослей и прислушивался до звона в ушах - только запоздалый поползень суетливо и встревожено щебетал где-то, нарушая предвечернюю тишину.
Было еще совсем светло, и обитатели леса устраивались на ночлег. На меня спланировала кукша и уселась на ветку, с любопытством поглядывая то одним, то другим глазом. А когда она, присвистнув, улетела и я перевел взгляд на тальники - руки и ноги отнялись от неожиданности. В пятнадцати шагах стоял огромный бык…
Как он, с такой бороной на голове смог бесшумно подойти по непролазной чаще - было непостижимо. Но он стоял! Гордый и независимый, глядя мне прямо в глаза, а все его лоснящееся тело было готово к прыжку в любое мгновение. Сердце мое отчаянно забухало в груди, в висках зашумела кровь. Я сидел на открытом месте, карабин лежал на коленях, и стоило не только шевельнуть пальцем, но просто мигнуть - и зверь бросится в чащу. Мы смотрели друг на друга, и напряжение нарастало. Сколько времени все это длилось - я не знаю. Но, бык наконец не выдержал, а может, просто услышал удары моего сердца, и в какие-то доли секунды, круто развернувшись на месте, кинулся в заросли. Грохнул, с треском распоров тишину, выстрел, и звук этот стал лопаться, эхом удаляясь от сопки к сопке.
Я пошел в тальники, в радостной надежде увидеть в их гуще поверженного великана, но нашел только след, уводящий в ельник. Крови на нем не было. Видимо, пуля дала рикошет в густых зарослях тальника, либо просто была не туда направлена торопливой рукой.
Чувство, с которым я вернулся на прежнее место нельзя назвать огорчением. Понять такое состояние может только охотник. В глазах так и стоял изюбрь. И, естественно, как ни пытался я его убедить, что это была шутка, он больше не откликался. А примерно через час, уже в темноте, где-то далеко раздался рев другого быка, и ему отозвался мой "крестник". Ушел он после выстрела не более километра и теперь искал приключений в другом месте. Удивительное животное - весь год молчит, скрываясь от многочисленных врагов, чтобы осенью громко заявить о своем присутствии, и, забыв об осторожности, идти на встречу опасности, а может быть - смерти.
Позже он стал отвечать и моей трубе, но к протоке больше не шел. Твердо решив взять реванш утром, я поплелся в палатку, где уже ждал Вадим. Он без слов понял мое состояние и не расспрашивал. Ужинали молча, и только потом я попытался рассказать подробности охоты. Но разве можно передать словами пережитое волнение? Ночью по палатке зашелестел дождь, а утром опустился такой туман, что не было видно стоящего в десяти метрах бата. Я окликнул Вадима, он высунул из палатки голову, посмотрел бессмысленными глазами, и, спрятавшись, мгновенно уснул. Было сыро и холодно, идти по такой погоде в тайгу мог только ненормальный, но после вчерашней встречи я таким и стал. А потому, съежившись, полез в мокрые тальники, держа карабин под мышкой. Не надеясь, что зверь еще раз попытается рассмотреть претендента на его гарем ближе, я решил подойти к зверю сам, если он подаст голос.
Изюбрь отозвался, как только услышал звук трубы. И вскоре я уже осторожно пробирался по ельнику, стараясь не наступать на сучья и изредка перекликаясь с быком. Елово-пихтовая тайга мрачна и загадочна в солнечный день, а в колеблющихся волнах тумана мир и вовсе воспринимался нереально.
Каждый выворотень казался то лосем, то медведем, то изюбрем и приходилось подолгу вглядываться, напряженно сжимая оружие, а воображение услужливо дорисовывало рога, уши, которые вслушивались и покачивались. Одна коряга и вовсе сдвинулась с места, и я чуть было не влепил в нее пулю. Стояла полная, до звона, тишина и только глухо, словно из подземелья, доносился рев изюбря. Он ходил где-то по ельнику и не подпускал меня близко. Собственно, я не очень-то старался подойти, выжидая, когда рассеется туман.
Тяжелая влага долго не хотела отрываться от земли, и только часа через два туман бесшумно и неохотно пополз вверх, цепляясь за еловые лапы. Тайга стала просматриваться на тридцать-сорок метров, и я активней пошел в наступление. Бык ревел где-то рядом. Я отозвался ему в последний раз, потрещал сучьями, потер карабином по елке и прислонился к высокому, сухому обломку дерева.
Бык не подходил и минут сорок не подавал признаков жизни. Потом сбоку хрустнула ветка и я, не делая резких движений, скосил глаза на шум. Буквально в десяти шагах стояла крупная самка, настороженно смотревшая куда-то через меня. Еще не хватало! Сейчас заметит, разлается - и пропала охота!
Этого не случилось. Изюбриха была чем-то сильно озабочена, постояла некоторое время, опустила голову и пошла. Я облегченно выдохнул и отвернулся, но тут же чуть не сел от неожиданности - она наткнулась на мой след и рявкнула. Надежды на встречу с соперником почти не осталось, и я совсем было собрался идти к палатке, как послышался легкий треск. А вскоре из-за деревьев выплыл предмет моих мечтаний. Он шел легко, бесшумно переставляя ноги, темный от росы, стройный и мускулистый. У меня перехватило дыхание, а сердце вновь безудержно рвалось наружу - нечасто увидишь вот так, естественно и близко, дикую красоту, неотделимую от лесных дебрей.
Изюбрь остановился, наклонил гордо посаженную сеченую голову и стал нюхать какие-то следы. Затем весь встрепенулся, осев на задние ноги, но прыжка не получилось - я нажал на спуск карабина. У зверя подломились передние ноги, но он все же вскочил и бросился в спасительную чащу, как-то мучительно закинув голову и уже не слыша еще четыре спешных выстрела, не чувствуя тупых ударов пуль. Пробежал он около двухсот метров, и когда я прошел это расстояние по следу, то увидел быка лежащим на моховом покрове с откинутой головой и зеленеющими глазами. Вся его поза говорила о том, что зверь погиб на бегу.
Я сел около поверженного противника и закурил. Туман рассеялся, в росистых вершинах елей светились солнечные лучи, где-то отчаянно насвистывал рябчик. Мне повезло, я победил. Но азарт кончился с последним выстрелом, и радости почему-то не было…
В этом путешествии нам, в принципе, как говорят, ветер дул в спину. Было много всяких приключений, но мы не кончили жизнь под заломом, у которого жерновами крутились свинцовые воронки, благополучно разошлись с огромным медведем, скрадывавшим изюбра, старенький лодочный мотор, хоть и ломался часто, но выдержал трехсоткилометровый путь. Но это другие истории, выходящие за рамки нашего повествования. Остается лишь добавить, что мне и в дурном сне не могло присниться, что по прошествии сорока лет не только практически исчезнет кета, но даже воды на чай из Хора набрать будет страшно - благодаря стараниям добытчиков золота она станет мутной, как в Амуре…
А что касается охоты на изюбра на реву, то рассказанная история произошла в далекой юности. Было и до, и после нее множество охот, но, почему-то именно этот бык до сих пор стоит перед глазами.

Юрий Данишенко