Михаил - простой деревенский охотник с самобытной манерой вести рассказ. Была бы возможность, я бы без раздумий променял сегодня десяток вечеров у телевизора на один рядом с ним у самовара. Чай на травах, запашистые лепёшки с мёдом и рассказы… Случаи один занятней другого. Не наживой от охоты жил человек – лесом. Такие, как он–редкость. В Красной книге не сыщешь. А умер, как знал, – от страсти охотничьей. Судьба, видимо.
Давно это было, уж лет сорок прошло с тех пор. я тогда ещё в редакции работал, а то письмо, что позвало в дорогу, отчётливо помню. Даже почерк крупный разборчивый на школьном листочке в клеточку. В письме всего несколько строк: «я, охотник Евтеев Михаил, проживаю в посёлке Атлян, поймал три рыси. Первую – на 13 килограммов, 23 января, вторую – на 25 килограммов, 24 января и третью – на 20 килограммов, 26 января. Шкуры находятся у меня».
Редко,  но всё же кое-кому удаётся добыть такого хищного зверя в наших лесах. Охотник же из Атляна за неделю отловил сразу три рыси. Неслыханный случай! Такое упустить было нельзя. Первым автобусом – и в пригород. Солнце только-только скользнуло по заснеженным крышам Атляна. Морозным утром почти в каждом доме топится печь. Сладковатый, приятный запах берёзовых дров – не спутать ни с чем. – Заходи в избу. Погрейся. Михаил ещё затемно ушёл капканы проверить. Вот-вот должен подойти, – хозяйка распахнула калитку. Отказался. Решил побродить по посёлку с фотоаппаратом.
Второй раз, часа через полтора, я уже смелее толкнул калитку. Стайка синиц вспорхнула с тушек рысей, лежавших в снегу у изгороди. Птахи с шумом расселись тут же во дворе, на верхушках пушистых ёлочек. Хозяин откинул занавеску на окне и махнул рукой, заходи, мол. я переступил порог. Из-за стола с самоваром встал немолодой, но крепкий сухощавый человек.
– С газеты, что ль прислали? Бабка мне уж доложила. – Да. Вот, по вашему письму.
– Сам-то охотник?
– Ружьё есть, на уток охотился.
– Ну, тогда садись. Бабка, налей-ка гостю чаю, нашенского, лесного. Звать-то как? Ты пей, пей, молока наливай, вот лепёшки бабка чудно как испекла. Согрейся сперва с дороги, замёрз поди. Ешь, не робей. После про охоту потолкуем.
Чай на травах для меня был в диковинку, а запашистые лепёшки с мёдом – объедение.
– Что ж в письме так мало написали, как поймали рысей, где? – Михаил-то грамоте не обучен. Это сосед про него в газету написал. Ты уж, Михаил, не серчай на Василия. В городе знать про тебя будут, газетку на память оставишь, племяннице пошлёшь. Чего в этом худого-то? Человек издалека приехал. Специально к тебе. Ты ж всю жизнь охотничаешь. Вот и расскажи корреспонденту.
Что за разговор был перед моим приходом, оставалось только догадываться. Хозяин вышел в сени и вернулся с тремя шкурами хищниц. Они меховым ковром упали на пол. Трёхлетняя внучка Наталка тут же забралась на шкуры матёрых рысей, гладила мех.
– Ребята наши поселковские надоумили меня сходить на Хамитово болото. «Дядя Миша, – говорят, – там рысь козлов гоняет». Полазил я по болоту – и верно, рысий след. Обошёл кругом, выхода из болота нет, значит, там она, не ушла. Вечером за капканы взялся, подремонтировал, усилил, потаск приладил, прокипятил с хвоей, в холстину завернул – и в рюкзак, на мороз. Утром с поклажей на болото. Отыскал рысь и переходы и в трёх местах капканы подладил. Она ведь всю живность переведёт.
– Какая из них первой попалась?
– Вот этот рысёнок, – и охотник показал на небольшую лежащую сбоку шкуру.
– Иду по своей лыжне, а в том месте, где я второй по ходу капкан поставил, гляжу: все утоптано и след в чащу ведёт. Недалеко, соображаю, должно быть, ушла. По опыту знаю, потаск зверя смиряет. Метров пятьсот прошёл по рысьему следу. Ружьё на изготовку взял. Парнем-то я на волков ходил, а вот с рысью встречаться не приходилось. Смотрю: она у берёзы сидит, глазами сверкает. Подошёл поближе, а рысь, что кошка, зафыркала.
– Не кинулась, не прыгнула?
– Куда ей. Поглядел я на неё. Думаю, вот сказывают: рысь – хищник, на людей нападает, а эта чуть больше взрослой кошки. Забросил ружьё на плечо, а её в мешок. У самого дома, слышу, заскреблась, раза два фуфайку на спине прокусывала. Во дворе вытряхнул её из рюкзака.
– А эта, тоже капкан не учуяла?
– Самец. Сильный зверь. На второй день попался. Занятно уж очень получилось.
Охотник сделал паузу, вроде как подробности вспоминает, но, чувствую, что-то такое подзадоривает его изнутри, охотничьи страсти так и просятся в рассказ, но медлит, обдумывает и с каким-то хитрым прищуром на бабку поглядывает.
–Собираюсь на второй день опять капканы проверять, а ружьё поленился взять. На что оно мне, думаю, если рысь чуть больше нашей Мурки. Вышел за ворота, слышу, бабка вслед кричит и в распахнутой калитке ружьём машет: «Михаил, ружьё забыл!»
– «Не забыл, – отвечаю, – а нарочно дома оставил. На кой оно мне. Ступай домой, и нечего охотника с полдороги воротать». Сколь раз ей про это толковал, что примета плохая. А она всё своё: «Вспомнишь ты меня, Миша, как зверя увидишь». Так и пошёл без ружья.
– Неужели и этого живьём домой, как кота в мешке?
– Не перебивай, ишь, нетерпеливый какой. Дошёл до места, тут и вспомнил свою бабку, чтоб ей полдня икалось. Где капкан стоял, всё словно дровнями изъезжено. Кусты выворочены, примяты, снег кругом перепахан. Во-о зверь какой попался. След – в чащу.
Иду по следу и всё больше силе его дивлюсь. Нет, думаю, этого палкой не возьмёшь. Повернул – и обратно. Прибежал домой весь мокрый. Не успел за порог, а она уж язвит: «Что же ты с полдороги домой-то воротился? За ружьишком, небось?»
– «После, – говорю, – бабка, зубоскалить будешь, а сейчас беги за Василием Рудаковым. Пущай в лес собирается. Рысь крупная в капкане».
Переоделся – и снова в лес. Обошли мы с Василием чащу, а след ещё дальше. Силен. Шкура-то вон какая – чуток до двух метров не дотянула. Так вот, глядим, а рысь в кустах всё старается от железа отделаться, лапу вызволить.
Василий шепчет: «Михаил, живьём брать будем?»
– «Нет, – говорю, – эту и оглоблей не зашибёшь». Картечью... Матерый хищник! До дому раз пять со спины на спину перекладывали.
– Выходит, вся рысья семья в капканы угодила?
– Самка последней попалась. Двадцать шестого января мы её с Тамарой, с племянницей, добрали. На этот раз я уж с ружьём пошёл. Вообще-то я больше с капканами люблю охотиться. Когда шоферил, бывало, после работы забегу домой перекусить, заберу капканы – и в лес. На другой день иду проверять, свои путики были. За сезон до трёх десятков лис отлавливал. А на родине, в Альметьевском районе, самоловы на волков ставил. Попадались. За год до шести волчьих шкур в заготконтору сдавал. Волка интерес был ловить, премии выписывали. Последнюю волчицу поймал уже здесь, в сыростанских лесах. Бабка, не помнишь, в каком году тебе на премию шаль-то купили?
– Кажись, на второй год после войны.
– С тех пор волков в наших краях не встречал, хотя слышал: захаживают.
– Михаил Иванович, шкуры рысьи вы тоже сдавать будете?
– По закону обязан. Да бабка всё воду мутит: «Давай, говорит, Миша, внучке на шубу хоть одну маленькую оставим». «Нет, – отвечаю, – редкий случай. Отдам государству все три. Пусть прознают, каков охотник Михаил Евтеев. А ты, бабка, своим женским умом не вводи в искушение».
– За годы охоты много раз шкуры сдавали?
– Да уж не помню. С заготконторой каждый год договора заключал. Сдавал волков, куниц, колонков, кротов ловил, много белок. После войны тяжело приходилось, детей подымать надо было, вот и охотничал всю зиму. Привык к лесу. Дети выросли, нам с бабкой пенсии хватает, а вот с охотничьей страстью, наверное, помирать буду. В прошлом году шесть лисиц по первому сорту приняли. Нынче, помимо рысей, тоже есть что отвезти. Без леса жить не могу, а охота, она уж как бы на второй план отошла, ну вроде как заделье в лесу побывать, да и бабка привыкла: когда на охоту собираюсь, не ворчит. Время пролетело незаметно.
За окном начало смеркаться. Через полчаса уходил автобус в город. Жаль было расставаться, но всему своё время.
Бывая в Атляне, не раз заезжал в дом Евтеевых. С дядей Мишей всегда было любопытно поговорить. Беседа при встрече сама собой получалась про лес, про зверей, про охоту.
Как-то с кандидатом биологических наук Ильменского заповедника заглянули мы к дяде Мише. Встреча растянулась часа на полтора. В познаниях лесной жизни охотник не уступал человеку из науки. Занятно было слушать их, подмечая обоюдную страсть к охоте. У одного фразы грамотные, по-научному молвлены, даже сразу не сообразишь, о чём речь, у другого всё по-деревенски просто, с юморком.
Однажды встретил старого знакомого и не узнал. Резко постарел, сгорбился, еле шёл. Причиной его болезни стал барсук. На восьмом десятке решил Михаил ещё поохотничать, поставил в барсучью нору капкан. Ловко поставил – угодил зверь. Стал дед его из норы вытаскивать, а сил-то справиться с нажировавшимся барсуком не хватает. Вагу приспособил. Выдернул зверя из норы. Тут барсук и бросился на охотника. От когтистой лапы увернуться успел, но испуг остался надолго. Не один месяц мучила охотника странная болезнь. Лечили доктора. Знахарка зельем поила, читала наговоры; что чуть-чуть помогло, он уж сам понять не мог. Беспокойство от испуга прошло, а сил совсем не осталось.
Уж сколько лет минуло, как не стало дяди Миши. Его дом с дороги приметен по огромным раскидистым елям, что в год нашей первой встречи только малость выглядывали за забор.

Виктор Суродин