Алексей Петрович - заядлющий рыбак. О таких
говорят: "Родился с удочкой". Уж пять лет, как на
пенсии, а дома почти не бывает. Жена его, Надежда Ивановна,
жалуется соседям: "Шестой десяток идет, а все не сидится!"
Упреки жены он сносит молча. На рыбалку старается улизнуть
незаметно, без плохого слова во след. Иначе, считает - пропал
клев. Рыбачит чаще с вечера, оставаясь на ночь. Любимое место
- "гатка" под "Московским" мостом. Зовем
мы его "боцманом", потому как служил на крейсере.
Хотя это и не очень вяжется с его внешностью: худощав, мелок,
голосок певучий, ручейный. Никакой важности. Разве что усы?
Пышные, ухоженные, с завитушками на концах. Из под усов -
улыбка с лукавинкой. Щедр душой "боцман", людно
вокруг него. Лишь появился во дворе - яркоголосая ребятня
обступает. У кого-то змей не запускается, кто просто любознателен:
"Дядя Арсен, а какой корабль больше, крейсер или эсминец?...
А какой это морской узел?.. А волны бывают до неба?.."
- летит с разносторонья. Дядя Арсен терпеливо всем объясняет
и помогает. В доме у него частенько толкутся рыбаки. Кажется,
нет неизвестных "боцману" способов лова рыбы, снастей,
насадок и вообще всего, что имеет отношение к рыбалке и рыбакам.
Сегодня он подробно рассказывает о незацепляющихся блеснах,
"лепестке с мушкой", девоне, воблере; завтра, смотришь,
размышляет о работе и свойствах удилища, спиннингах и катушках,
о практике заброса, регулировке движения блесны; а там, уже
вьется разговор о ловле на живца, нахлыстом, на дорожку, переходит
на вязку "поденки", мушки "стримера",
от них к насадкам... и нет ему ни конца, ни края... Любит
Арсений Петрович после рыбалки пригласить к себе на уху. Юшка
всякий раз нахваливается. Творит ее ."боцман" колдовски.
Все у "боцмана" по высшему классу. Даже присказка
"понимаш" придает его говору своеобразный колорит.
Подметил я в нем еще особинку: о рыбалке расскажет, что знает,
без утайки поделится, не в пример иному, но приглашая даже
в самые заветные уголки, никогда не оставит рядом с собой.
Быстро вырастали дни. ...Дружная явилась нынче весна. Широко
истекали светом зори. Взорвались бутоны каштанов. Расплескалось
вишневое половодье, потянулись тонкие струи сиреневой нежности.
Закипела земля! Когда спала вода и обрезались берега, пригласил
меня дядя Арсен опробовать поплавочки: - Река в трубу вошла,
пойдем побалуемся.
- Дело, Арсении Петрович, - отвечаю, - карася говорят, давно
стронулся: быть настоящему теплу.
Мы шли тропкой, змеившейся вдоль залива. Теплый воздух полнился
соловьиною трелью, пряным запахом молодой зелени.
- Ты здесь становись, - указал Арсений Петрович на проход
в густом ивняке, - а я чуток левей буду.
Тут я не сдержался. Долго мучивший меня вопрос слетел с языка:
- Что это вы, Петрович, все сторонитесь? За рыбку свою опасаетесь?
"Боцман" опешил. Потом хмыкнул, покрутил ус и улыбнулся:
-Даты,.. понимаш.., не обидься... Не терплю я это... "свидетелей"
на рыбалке. Станут над душой, и ну вопросами донимать. А попросишь
отойти, так нет же, сразу норовят сказать в ответ что-нибудь...
этакое, от чего неуравновешенность душевная появляется. Это,
браток, для меня будто аллергия, вроде как на лекарства, или
там, пух тополиный...
- Аллергия, говорите?..
- Вот, вот... аллергия и есть? - мотнул головой "боцман"
и пошел берегом.
Возвращались мы затемно. Арсений Петрович нес на кукане трех
здоровых лещей. Был очень доволен и от того, видать, с охотой
рассказывал о своей аллергии на... "свидетелей":
- Я тогда "салажонком" был. Отбухали мы "учебку".
Стал я - машинист - тюремный. Дальше - на корабли. Расписали
на крейсер "Мурманск". Почетно, душа радуется. Не
то, что теперь... Иной бугай - бугаем, кровь с молоком, так
родименького раскормят. Но как повестку получит... тут наутро-то
и выплывает. Родители мечутся, сам трясется, болезни выдумывает...
для того, значит, чтоб не на флот, только бы не три года служить.
Тьфу, - в сердцах выдохнул "боцман", - стыдно за
ребят. А родители?.. Понаедут с кошельками, да котомками,
дитятю великовозрастного подкормить... На КП настоящая осада
случается... Флоту позор!.. Не-ет, мы к кораблям по другому
относились. Гордились! А с тем, кто не служил, даже девчата
гулять не хотели, белобилетниками обзывали. Помню, как объявили,
что на "Мурманск" пойду -враз в него и влюбился.
А сами во все глаза на крейсер пялимся. На "бочке"
он стоял на Кольском заливе. Наконец, погрузились, отвадили
от пирса. И чем ближе подходим, тем все больше делается, на
глазах растет, в небо мачтами упирается, горизонт закрыт.
Вот тогда я полное уважение к кораблю испытал. И будто живой
он сам: дышит, вздыхает, ухает. А люди на палубе, если снизу
смотреть, на борту муравьишками кажутся. Баркас наш не к трапу
подошел, а под "выстрел" скользнул, борт - о -борт.
Тут мне и первое испытание корабельное выдержать пришлось:
по шторм-трапу с вещичками на "выстрел" взобраться
и уже по нему на палубу сойти. Баркас на волне пляшет, никак
на балясину ногой не ступить. А когда с "выстрела"
вниз глянул, подумал: над пропастью стою. С непривычки шага
не могу сделать, онемел весь. Матросы в хохот, а мне не до
смеха. Потом, конечно, мышью бегал. Но в первый раз, как по
выстрелу прошел - убей, не помню. И началась моя флотская
служба, завертелись дни. Мне ведь на крейсере не суждено было
"маслопупом" быть. Новую специальность пришлось
осваивать по причине штабного недосмотра, а может чьей-то
халатности. Прислали нас трюмачей больше, чем требовалось,
а вот боцманов некомплект. Ну, а я, до службы, малость плотничал.
Так и решилась судьба всей моей дальнейшей жизни. Ну, а я,
до службы, малость плотничал. Так и решилась судьба всей моей
дальнейшей жизни. Скомандовали: быть тебе боцманом, и отправили
к мичману Нечитайло. Человек он был немногословный, можно
сказать, угрюмый. Потом мне подсказали: после гибели жены
замкнулся, а до того... весельчак и балагур... на десять миль
не сыскать заковыристее. Так вот, он обучал просто и ясно...
без суеты...
- Трудновато, поди пришлось? -спросил я, скорее из вежливости,
чем из необходимости поддержать рассказ дяди Арсена.
- Дак... без трудностей никогда не бывает. А моряк в боренье
крепчает. Одних из узлов, огонов, оплеток и сплесеней под
сотню познать пришлось. То то. Корешки по учебке, правда,
быстрее оклемались, потому что, как по специальности. А мне
попотеть досталось. И впросак не раз по молодости попадал:
то, понимаш, на клотик пошлют чай пить, то девиации попросят
принести, или скажем, за бимсом сходить. А потом в хохот...
Весело разыгрывали.
-Выходит, и у вас "годковщина" была?
- Э-э, нет, не слыхали мы о такой пакости. Традиции были...
точно, а вот "годковщины"... Хотя "годками",
то по четвертому служил, и называли. Так это уважительное
слово было. Не каждого "годком" считали. Того только,
кто специальность свою флотскую до тонкостей освоил и лихим
матросом стал, молодежи помогал, да замену себе достойную
подготовил. А что до шуток, так без них на флоте никаких нельзя.
Дядя Арсен высказал это с убежденностью хорошо познавшего
все своей шкурой и самой жизнью человека. - И злобы, понимаш,
в тех шутках не было. Это теперь "годок" сродни
преступнику. Ценности поменялись, моральные. Все с этого триклятого
"застоя" и началось, когда на корабли всякая шушера
пошла: и пьяницы и уголовнички... Разве для такого станет
корабль домом родным? Для него он - тюрьма плавучая. Вот такой
и пытается заместо традиций флотских - уголовные утвердить.
Что для него плюнуть на палубу?.. Враз. А для нас это оскорбление
флотской чести. Однажды, с устатку, еще и недели не прослужив
на крейсере, присел я передохнуть на кнехт, а это означает...
"сесть на лысину боцману". Так Нечитайло три года
мне этого простить не мог. Вот какова сила традиций была.
Арсения Петровича "заштормило". Я тихонечко кряхнул.
Выдержав небольшую паузу, он продолжил как ни в чем не бывало:
- Стояла середина июля. На Севере -полярный день. С окончанием
развода вахты после ужина собираются на юте любители "потравить"
и порыбачить. Ну и во мне этна страсть сызмальства. Вышел
и я. Смотрю, мать честная, рыбу тягают... кто в лагуны, кто
в обрезы, только успевают через леера перебрасывать. Вот это
рыбалка!? А снастишка у всех простенькая, никакой премудрости:
всего-то леска миллиметровая, да на конце несколько отводок
с двойниками. Пригляделся - вижу, не все одинаково ловят.
У одних перед отводками на леске медная трубочка закреплена,
да так надраена - золотом горит. Эти пикшу, как узнал, таскают.
Идет на блеск непрерывно. Берет такой рыбак леску метров до
двадцати и, держа ее в руке, подергивает, а как взяла рыба
- чувствует рывки и наверх ее. Другие эту самую пикшу на кусочки
рубят и используют как наживку. Леска у них на всю длину и
трубки нет. Наживку на самое дно залива опускают, рыбку посолиднее
ловят - камбалу. Эх, забрало меня, а снасти-то и нет. Подкатился
к одному из БЧ-5: "Дай, -говорю, - попробовать, никогда
так не ловил". Посмотрел он на меня понимающе и подает:
"На, попробуй, не надорвись только". Положил и я,
как другие, леску на палеи, прислушиваюсь, поклевки жду, в
напряжении весь. А благодетель мой посмеивается: "Что
это ты, никак стометровку рвануть намылился? Расслабься, леску
легко держать надо, играючи, тогда и поклевку не прозеваешь".
Чую, дрожь еле приметная по леске пробежала. Показалось? Нет,
вот опять: тут-тук, тут-тук. Пора, думаю, самое время. Подсек.
Вроде есть. Начал выбирать, словно канат, с руки на руку перекидываю.
Глубина, почитай, метров сто. Устают руки. Никак громадина?!
А во мне все прыгает, буйство играет. Поди с полгода не рыбачил.
Лоб у меня вспотел и пальцы немеют. Положил леску на леер
и тяну, а она шипит и дымится. "Ого, - слышу, - никак
акулу зацепил?.. Смотри, да он взмок уже...". "Не-ет,
это гринда, должно быть, а может, и финвал. Вон как борт накренился...
кренометр зашкаливает... сейчас лагом ляжем..." Кто-то
кричит: "Нечитайло зови, Нечитайло!.." Лебедку пусть
готовит. Ему от кормы вторят: "Эй, малый не упусти! Ты
чуток потрави, а потом слабину выбирай!.. А лучше на шпиль
заведи..." Но вот легче пошло, значит, скоро вытащу.
Вдруг все застыли, вниз смотрят. А мне-то не видать, кто там
из воды показался. Я тащу, мозоли уже набил. Только вижу,
у зрителей моих брови от удивления вверх ползут и глаза сильно
округляются. И тут... ка-а-к жахнуло... Будто разом из обеих
башен главного калибра. Я, конечно, в волнении весь, да и
утомился, красный, как рак вареный, ничегошеньки не понимаю.
Одно ясно - неладно что-то. Народ от хохота давится, на лицах
слезы, многие на корточках за живот похватались. Когда же
подтащил я до фальшборта свой узел, так и сам обмер: глазами
лупаю, дурацкая улыбка на лице. Матросы еще пуще закатываются.
Вахтенный офицер примчался. Вот влип - сейчас понесет по волнам,
хоть за борт прыгай. Но на меня глянул... и сам сломался:
на крючке висело... ни в жисть не догадаешься... велосипедное
колесо. Зацепилось оно за спицу. Крючок обхватил ее двумя
лапками и упирался в обод. Невероятное спокойствие овладело
мной: обозлился, что ли? Нарочито медленно очистил снасть.
Колесо на палубу положил и новую наживку лажу. Это как масла
в огонь подлило: "Смотри-ка, на пикшу колеса ловит".
Забросил снастишку, жду. Опять затукало. Была не была: леску
на леер и к себе! Слышу, кто-то сзади уж и не смеется, хрипит
только, горло сорвал, сердешный. Тут и начальник мой, Нечитайло,
появился: "Ты, никак, велосипед решил собрать?"
Не знаю, может кто и подумал, что еше велосипедную часть подниму,
так все необычно складывалось. Но только как стал я к поверхности
новый улов подводить - забурлила вода, запенилась, и уже не
хохот, а возгласы удивления и восхищения пронеслись над ютом:
"Ого-о, вот это рыбки - и?!" На двух крючках блесновались
и хлопали друг о друга плавниками, словно могучими крыльями,
две громадные камбалы, обе чуть не с колесо. Увидев рыб, старший
боцман Нечитайло и впрямь помог их поднять. Камбала, понимаш,
когда на крючке - поперек хода становится. Тут и употеешь.
А такую, как я выудил, на корабле, по его словам, и не лавливали.
Мне и самому больше не пришлось таких видеть. В один миг стал
я известен всему экипажу. Но вот как колесо в залив попало,
не ведаю. Подозреваю: организовали его, но в этом никто не
сознался.
- И с тех пор "свидетели" рыбалки вызывают у вас
аллергию, - пытался я заключить.
- Не совсем, чтобы с тех, скорее, как на пенсию удалился от
дел флотских. Я сразу-то все больше с утречка на рыбалку ходил.
Разложил как-то удочки, рыбку прикормил и сижу тихонько. Глядь,
а он тут как тут, заявился "свидетель", не зван
- не прошен: "Ну как, клюет?.. А на что ловите?.. Смотрите,
смотрите, кажись поплавочек дернулся?! Клюет же, клюет!! Вот
и повело уже... Подсекай, подсекай, те-е говорю!.." Поторопился
я, конечно, под слово. На крючке ни рыбы, ни наживки. А "свидетель"
этот, ни дна ему - ни покрышки, все наседает. Но уже не с
сочувствием, а понимаш, прямо ядовито надсмехается: "Ну
кто же так подсекает, раззява?!... Разве на красного червя
сейчас ловить надо? Ты бы пиявочку или там ручейника достал,
а лучше кузнечика в поле словил... Тоже мне, рыбачишка!"
И, понимаш, это "рыбачишка" так меня зацепило, словно
бы укус змеи. Я еще крепился, спокойствие сохранял. Но яд
- от этой "кобры" уже действовал. Пальцы никак не
могли насадить червя на жало крючка. Удилище в руках заходило.
Предательский червяк, как назло, стал упираться. Оно понятно:
кому на крючке сидеть охота? Пихнул я его в сердцах посильнее
и вместо червя на крючке палец мой оказался. Зачертыхался,
а на пальце кровь. Принялся ее отсасывать, от инфекции, значит.
А "доброжелатель" словно ждал этого. Я, понимаш,
затылком чувствовал, как он за брюхо схватился и ржет: "ха-ха-ха!..
И-хи-хи!..". Смотрю, еще парочка подошла. А первый-то
в меня тыкает и на палец показывает. Тут и эти - рты до ушей.
Не их же палец. Не стерпел я такого итальянский.нахальства,
вскочил и к... первому: "Ты...... Ну и выписал ему на
флотском... с переводом на итальянский. Да так это, понимаш,
доходчиво получилось, что "свидетель" быстрёхонько
мелкими шажками назад засеменил и очки свои поправляет. Интеллигент,
видать. Потом отбежал еще и крутит указательным пальцем у
виска: "Больной, что ли?.. Лечиться надо, псих ненормальный,
а не по рыбалкам лазить!.."
Ух, и шуганул я его тогда… Стал затем манатки свои сворачивать:
какая уж тут рыбалка. Только сложил удочки, глядь, опять он…да
не один, милиционера тащит. Дежурил там постовой метров за
сто пятьдесят. "Доброжелатель" хорохорится, протокол
составить требует. Разъярился весь… "Мне, - орет, - сатисфакция
необходима!" И составили протокол, а те два хохотунчика,
подписались.
Вот так и появилась у меня аллергия на "Свидетелей"
рыбалки. А протокол мне милиционер отдал, как ушли эти… Сам
рыбаком оказался. Теперь вот только с вечера и на ночь хожу…
Утром следующего дня я пошел на рыбалку один. Но как сделал
первый заброс, невольно осмотрелся, нет ли "свидетелей",
а то, неровён час, тоже аллергия прихватит.
Иван Касаткин
|