- Это ж надо, промазал!.. Первая охота в новом коллективе и... Какой загон? Пожалуйте на номер! Вот как встретили. Как-то теперь проводят?..- Стоял я на высоченном бугрище, почитай, не меньше Хеопсова надгробия, и горестно взирал на разметавшееся белое безмолвие. Не верилось, что вот-вот через эту залысину, мало не пиная меня, протекло кабанье стадо. Да как густо текло-то. Рядом - же, рядом. Не иначе, плотину прорвало. Плюнь - на другой берег угодишь.
Не зная, что и делать, я стоял молча. Притих чернеющий в низине лес, только поземка еле-еле шуршала у ног, да ветерок, будто расшалившийся мальчонка, вопросительно дергал пузырившуюся полу маскировочного костюма.
Ослепительно-белый снег, хлопково-чистые облака и такая молочная одежка. Я был совершенно невидим зверью. Они появились из-под бугрища и фыркая от подъема прошли впритык по-за моею спиной. И я никогда не увидел бы их, если б они умели задерживать дыхание. Вначале что-то зашумело, как, вроде, шквальчик обрушился или вихрь закрутил.
- Фум, фум - донеслось глуховатое. То, как оказалось, пыхтела свинья, пробираясь сугробом. Следом сопение - подсвинки тиснулись, норовя не отстать от матки. Все это мне, будто, причудилось да и сгинуло разом. Остальное, как прежде, когда я, также тяжело дыша, взобрался на этот гребень.
И как же отсюда далеко видать! Вона горизонт куда замахнулся. Откуда ж они взялись? Должно быть от лощины. Больше неоткуда. Гляделки-то я щурил на лес, что в подошву холма тулится, а они возьми да и натеки по чистому. И кто их оттель шугнул? Там и загонщиков нет, все лес чешут. Да и не густо в лощине будет. Чуток подроста и чапыжника мал мала.
Поразительно было и то, что кабаны шли в загон, откуда теснили всякого залеглого зверя гонцы. Им, не иначе, сорока вестушку подала. Небось, и смекнули лохматые: выйдут мужики из леса и непременно кому-нибудь взбредет в голову лощиной промяться, в надежде зайчишку походя взбуднуть.
А я-то, хор-рош…нечего сказать. Нет, головой повертеть, обернуться разок-другой. Стекляшки вылупил. Нешто у кабанов одна дорога…
Отсюда, угляди в аккурат, хош на колено припади, или на пузо ляг, да и щелкай себе по одному, как оборонец с высотки штурмующую ее пехоту.
Это я уж потом себя корил, а сперва ведь и думать не думал, что так все обернется. Вот и угнездился избушкой на курьих ножках: к лесу передом, а к полю задом.
Ружье слева в сугроб прикладом уткнул, справа карабин. Обзор-то…ого-го, чего руки утруждать, всегда взять успею.
Сколько ни постоял, морозец на очках дыхание начал прихватывать. Полез я по карманам платок шарить. Вот тут они и запыхтели. Глядь - кабаны под боком…я и растерялся. Не знаю, что и схватить: то ли карабин, то ли ружье, то ли очки протирать…А они плывут. Близко-близко. Шварк я очки в снег,- все одно не годны,- да за карабин. Свинья тем временем за бугрище скатилась и семейство туда же правится. Я следом бегу и, ну, с карниза молотить по вихрящимся задам.
Бью, бью, а мушки толком и не разгляжу - близорукость проклятая. От моего шума кабаны подхватились и… снова безмолвие. Скатился склоном и я, но как ни следил, и кровинки не обнаружил. Запереживал так, что мурашки по коже, а взашей пот струится. Отыскал очки и пошел с покаянием.
Народ меня выслушал. Поверил, не знаю, но что с пониманием отнесся, несомненно.
- Коль такое дело - перекус, - объявил старшой и, хохотнув чему-то, добавил: - Плесни-ка, ему, Стас, "тепловизора". Стекла потеть перестанут, за ненадобностью…
"Тепловизором" оказался крутой самогон, на каких-то кореньях и травах настоянный, без малейшего запаха сивухи. Мастерский напиток. Надо полагать, лечебный, потому как использовался в профилактических целях. Мой случай, хоть и не клинический, похоже, был из таких. Наливали его "мазилам", чтоб выправить зрение. Те, кому стопарик подносили впервые, опрокидывали его с видимым наслаждением, но кто уже проходил процедуру раньше, вздыхали, ибо завершающая часть "лечения" удовольствия не сулила. Все оставшееся время охоты "пациенту" предстояло провести в загоне. Если удача отворачивалась от стрелка в конце дня, лечебная процедура переносилась на следующий выезд. И надо заметить, была она эффективной. Охотники старались оплошностей не допускать.
Лечебный метод, как должное, пришлось принять и мне, раз в коллективе такая традиция. Но с чего это самогон окрестили техническим изделием, а не какой-то пилюлей? Смысл, вроде, и понятен, а все же странновато…
-Теплови-изор? - протянул Станислав Александрович на мой вопрос. - Эт-та, брат, история от Тарана тянется. Был у нас такой охотник. Нынче на Север подался, нерпу промышляет.
Но услышать на перекусе историю "тепловизора", тянущуюся от Тарана, мне не удалось. По команде привал свернули и пустились на поиски исчезнувших кабанов. Рассудили, что целиной безоглядно переть они не будут, больно тяжек снег. Так что в ближайших ярах и стопорнутся. Мы объехали два, а в третьем выходного следа уже и не было.
Иду "лечиться". В самые крепи предстоит лезть именно мне. Тут, пожалуй, не замерзнешь. А мне уже и так не холодно. "Тепловизор" действует безотказно. Чувствую, настроение поднялось вровень с теплом, и будто сила покатилась по телу. Прямо нетерпеж подпирает: что там кабаны, мамонта подавай.
Скажу сразу, что в загоне этом все для меня сложилось так превосходно, как никто из моих "докторов" и не ожидал. Это как шоковая терапия: р-раз…и здоров.
Случайно ли так устроилось или "тепловизор" всему виной, но я не только кабанов на номера спихнул, так еще и сам одного укатал. И что за выстрел вышел - загляденье! Один единственный, под самое ухо пуля легла. Кабан тряпкой свалился.
К тому времени, как я наткнулся на кубло, звери уже обстоялись и устраивались на дневку. Но чувство опасности еще не притупилось, сон не сморил их парившие тела и чуть только сунулся я, окстясь, в чагарник - сыпанули на пагорбы. Снизу хорошо было видать мельканье черных клякс в белых просветах.
Помнится, прокричал я во чрево яра:
- Береги-и-и… ка-ба-ны-ы…и только собрался перелезть через сосновую сушину - забэмкали номера. Радостные это загонщикам звуки. То-то, знаешь, не зря квасился по чертовой непролази.
Перевел дыхание - О! Чешет один назад, в пяту повернул. Секач! Вот шельма, стадо побоку, свою шкуру спасает. Походило на то, что кабан решил не разделять судьбу сородичей, сию минуту подставляющих бока под выстрелы охотников. Перед взлобком он остановился на минуту и пропал из виду, а когда объявился вновь, то выглядел как нарисованный. Тут я его и наказал. Поделом, не бросай стадо…
Выстрела моего в суматохе никто и не отметил. Получилось так, что у кабаньих лежек я задержался, а фланги ушли вперед. К тому же на дне яра, что в колодце. Вылез, а все уж у подсвинков удаче радуются. Оно и понятно.
- Ну, как "тепловизорчик"? - спрашивает Станислав Александрович.
Тут и настал черед моей интрижки.
- Убойный, - отвечаю. - Только мой-то веприк поболе ваших двух будет.
-Ха,- ха,- ха..,-пуще смеются мужики. - Видать и впрямь "тепловизорчик" забубенный, вишь - перепросветление…охо-хо!..
Подождал я еще и говорю старшему, чтоб пяток из тех, кто шибко хохоч, пустил моим следом, он к секачу-то и приведет.
Не веря еще, пошли. Отхлебывая чай, я не торопился с пояснениями оставшимся, а тем, кто тащил кабана, аргументы уже не требовались. Реальнее не бывает.
- Да-а, - так вот тепеловизор у нас был самый, что ни на есть всамделишний. - Станислав Александрович крякнул, наколол в сковородке кусок кабаньей печенки и со вкусом причмокнул.
- На льдинах-то с ним, поди, как раз хорошо будет. Туда его Коля Таран прихватил. Приехали мы раз в Клавдиево. Ружья собрали, а он все с чем-то возится. Глядим, прибор какой-то достал, на шею повесил и щелк, щелк тумблерочками. Дело-то после Чернобыля было. Ну, мы и подумали, что дозиметр приволок. Убери, говорю, - и так все ясно. Убьем кабана, тогда и замеришь…
- Не - е,- отвечает, - он не рентгены считает, а тепло чувствует. На расстоянии укажет, где зверь хоронится. И зайца, и лисицу, и кабана - всех возьмет и на экране точкой высветит. Чем ближе подойдешь, тем быстрее эта точка моргать будет, И показал. Отвел меня в сторонку и включил. Все, сколько охотников было, там, у него на приборчике и обозначились, собаки егерские тоже, только помельче.
Эко диво! Никто из нас прежде такой вещицы не видал, не то, что иметь. Это теперь в охотничьих магазинах изобилие: и эхолоты, и дальномеры, и приборы ночного видения и эти самые тепловизоры…Мы же раньше все больше сами выдумывали разные охотничьи приспособы. Тарану кто-то из родственников прибор из-за "бугра" в подарок привез. Познакомившись с техническим новшеством, мы, конечно, обрадовались. Теперь, мол, ни один зверь мимо нас не примеченным не прошмыгнет.
Нас Таран всегда удивлял. То на Дальний Восток, то на Каспий, то на Алтай намылится. И всякий раз что-нибудь загогулистое притащит. Напиток этот тоже его изобретение. Поначалу он просто настойкой был, а "тепловизором" стал позже, когда рецепт его, до того Тараном скрываемый, коллективным достоянием сделался.
С настоящим-то тепловизором у Николаши частенько конфузии случались.
Первый раз в Прохоровке. На объездах усмотрели мы входной след секача-одиночки. Обрезали - туточки, родимец…Таран и говорит, что по кабаньей тропке непременно ему с тепловизором идти надобно. Остальные загонщики должны идти молчки и ждать его знаков. Понятно, согласились. Завезли стрелков и Николка, щелкнув тумблерком, ступнул в лес…
Погода от пороши, сами знаете, всегда мягкая - тишь да свежесть. Только кухты отяжелевшие: шмяк, шмяк, а так ничего. Где Таран, где гонцы? Разбрелись они без голоса, кто куда. Не многие и направление заданное удержать сумели. Не загон вышел, а чехарда форменная.
Крадется наш траппер и все на приборчик косится. Но тот молчит , как "рыба об лед"…А и без прибора по всему видать было, что присматривал кабан удобное для лежки местечко. То остановится и рылом пень трухлявый ковырнет, то в сторонке перину подымет, то помочится у валежины…
Николаша картузик озатылил, подобрался, ружьецо взаплечь стянул и, на минуточку, себе меркует: - "Ну-тка я, да один сам, кабана энтого вытроплю, то-то у мужиков носы вытянутся. Вот и приборчик, кстати, забленькал." Вобщем, на фу-фу хотел взять.
Скоренько хитрец прикидывает: как же ветер тянет, чтоб это, значит, незаметненько подойти поближе исподнизу бугра. Кабан, ведь, тоже не промах, еще на слуху лежит, и, поди, рыло-то, насупротив следа своего выстремил. Напропалую никак невозможно.
Пустился Таран в обход, намереваясь на кабанье лежбище вдоль гривы по-за ветром нагрянуть. И ведь совсем в тямушку ему не приходит, что товарищей охоты лишает. Вроде, как свидетелями своей делает.
Вдруг тепловизор заегозил. Сигнал резко пропал. Погодя объявился вновь, лишь несколько в отстани от прежней точки. Если по силе, так нет же, не ослаб, только пульсация какая-то пошла: засветится и потухнет, засветится и потухнет. Будто кабан некие эволюции совершает: с горы в лощину и назад бегает. - "Что за беда,- соображает Таран,- куда его носит?".
Так, где в согбении, а где и рачки добрался он поначалу до петли, которую кабан не хуже зайца делает, разве что двоек со скидками не мастерит. Глядит во все оба, чтоб лежку узреть.
Обнаружилась она совснем недалечко, да только была уж пуста. В проволочку секачем оставлена. А в окоеме разворошенного желоба, метка, так сказать, его визитная карточка, в которой словно отполированные, поблескивали на солнце, не переваренные зерна отборной кукурузы. Ни дать, ни взять - золотоносный колчедан. Стоял над этой пирамидой Таран, будто обманутый пустою породой вечный старатель, и удивлялся.
- Вот так вытропил! Казалось, не только разочарование от несостоявшейся сцены "вытягивания охотничьих носов", но и осознание истинных причин, из ряда вон, бестолково сложившейся загонки, вот-вот захлестнут его разгоряченный разум, на который в довершение нравственного разгрома, обрушится волна критики и издевок.
Даже тепловизор, с почти человеческим презрением, слабо-слабо, но реагировал на продукт кабаньей жизнедеятельности.
-Ишь, хамская животина,- должно быть, подумал озлобившийся не деликатным поступком кабана, Таран, и носком сапога пнул недовольно хрустнувшую сушину.
Вздохнув, он собрался проследить, куда же подался не разделивший его намерений секач.
Тем временем, когда Николаша скрадывал зверя, с другой стороны бугра к кабаньей петле, совершенно случайно, сбившись с направления, вышел уже малость подслеповатый дед Перебийзуб. На номерах он никогда не стоял и за свою лесниковскую жизнь привык, гораздо раньше, чем это удумал Таран, выслеживать кабанов в одиночку.
Сообразив, что кабан близко, он сразу потянулся на бугор. Приподымется, скоренько позыркает,- где тот вепрь,- и снова за гривой пропадет. Его-то и прихватывал Таранов приборчик, владелец которого, в свою очередь, принимал за суетившегося кабана старого лесника.
Добрались следопыты до кабаньей лежки почти разом. Слышит Перебийзуб, как за гривою веточка хряснула, потом дыхание тяжелое. - "А-га-а, щас я тебя и пришкворю". Выглянул осторожненько из-за соснового комля и видит чернеющее пятно. Щурился, щурился до слез и вот оно уже будто шевельнулось. - "Так и есть, туточки"…Вскинул дед ружье и, не видя по-за деревьями размышляющего в нескольких метрах над кучей Тарана, ка-ак…бабахнет. Тяжелая пуля со злобой выбросила столб земли с перегноем.
Бедняга Таран от неожиданности сам чуть не сотворил авторское произведение.
Подпрыгнувшему, ему уже не суждено было почувсвовать под ногами земную твердь. Подошвы шаркнули по склону и, вмиг его аристотельский облик обрел бронзоволикую, но о-оч-чень неопрятную внешность южноамериканского индейца.
В этот день ему не везло во всем. Ну, кому понадобилось стрелять, в пустую кабанью лежку, и кой черт такая точность его собственного носа, уткнувшегося не куда-нибудь в снег, так нет же, тютелька в тютельку туда, на что лишь мухи с удовольствием садятся.
Выскочивший глянуть на результат шкворни дед Перебийзуб был ошарашен, обнаружив подле лежки не секача, а барахтающегося в самом неприглядном виде главного загонщика.
-Тьфу, гадость,- приподнялся, отплевываясь, Таран. Из левой его ноздри торчало хрущевски отборное кукурузное зерно.
- Ишь, ты…недопереел…
- Што-о?..
- Я это…тово…кабан, говорю, слопал больше, чем мог, а переварил меньше, чем хотел…Кудой-то втик, бурячная душа.
Пока под тихое хихиканье деда Никола умывал снегом лицо, по взлобкам проскакало эхо двойного выстрела.
- Вона, где серуна нашего тюкнули,- махнул палкой не сдержавшийся от смеха Перебийзуб.- Пошли туда, что ли?
Вспомнили и другие случаи с теловизором, все же сойдясь во мнении, что обнаружение пропавшей у хуторян коровы, было самым, среди них, ярким.
В осенях по чернотропу, неужто след?.. Вот на Тарана и понадеялись.
В Межречинских болотах, сами знаете, и бес шаропузый утонет, не то что…Да-а, ну а Таран, пожалуй, не меньше центнера важил. Подпихнув полешко, Станислав Александрович загадочно улыбнулся:
- Давай, говорю,- Николай Платоныч, - включай "перст указующий" да с богом в загон.
- Я, что? Завсегда готов.- Сказал и пропал. Линия оклад протянула, а Тарана нема. Не вышел. Ждали, ждали - ни слуху, ни духу. Как в воду канул. Аукали, бэмкали - мертвяк. Тогда порешили в обратку чесать…и стрелки и загонщики. Только ни со второго, ни с третьего раза гребешок наш ничегошеньки не вычесал.
Серьезное дело, - охота побоку,- загонщик пропал. Разошлись по стежкам - послушать, как на глухарином току, не подаст ли где голос наш "глухарь". И думаете? Бежит через четверть часа Петро Кулинич:
- К северу, - сказывает,- что-то доносилось: то ли зов, то ли песня. Там мы не ходили, за окладом это. Недолжен был туда увалиться. Можт охота идет…
Все же решили поискать за кварталом севернее. В нашем - то под каждый куст заглянули. Хоть и сомневался егерь, мол, болота в тех уремах топкие и проходные тропочки в них, разве что из местных кто знает, а, таки, в ближайшем Николу и разыскали. Прав оказался Петро, песня и привела. Горланил Таран "Врагу не сдается наш гордый Варяг…" Пока шли на звук, все прикидывали, с чего бы?.. И не один выстрел не потревожил опустившееся серое небо. Не приведи, Господи - спятил!.. Всяко бывает. А что увидели - никто и не ожидал.
- "Не скаж-жут ни камень, н-ни крест, где легли"…- хрипел в закрайке болотного криволесья, голос невидимого исполнителя. В подпевку ему раздавалось невнятное мычание. Сперва спотыкались о черничные кочки, да вот, не в пригляд, и захлюпало. Дальше - больше. Выгреблись сторонкой и стали звать. Что тут поднялось - гам…
-Туточки я, в болоте, тону-у, спасайте-е-е",- орал Таран. - "Му-у-у…",- заглушая его, ревела корова.
Так мы их и узрели, стоящих без движения один против другого.
- Бать-тюш-ки-и! Как попали сюда Таран и корова?..
Да разве ж до вопросов, когда мужик, того и гляди, утопнет. Скоренько стали таскать сушняк, мостки гатить. Николашу первого тянули. Корова, хошь и ценная животина, а человек есть человек. В буренке егерь признал пропавшую скотину бабки Параски, что одиноко жила в околице села Шелудовки. Как и наш Никола Платоныч, схрямилась с луга и нет. Никто и не знал: волки прибрали, или увел кто Параскино счастье. Ох-х, и промаялись с нею. Пока егерь в село смотался, привел лошадь, только-только к корове добрались. Нашли и ветеринара. Что-то он ей колол, чтоб не околела вконец. Вобщем, набрались забот - полон рот. Куда ж было деваться. Не оставлять же богоугодную тварь. Уже смеркалось, когда ее в хлев старушки доставили. Ну и бабка Параска в долгу не осталась. Всех на ночлег разместила. Добрая душа, чем только нас не потчевала.
- А Таран-то, что?..
-О нем особо старушечка заботилась. Кабы не он, никто никогда ненаглядную ее Соню и не нашел. До утра бы не дожила.
- В болото-то он как угодил?
- Все тот же тепловизор. Он должен был вдоль закрайка кабаньими тропами двигаться. Прибор - ляп… и заморгай. Из болота сигнал идет. Туда и Таран повернул. Что ни шаг - ярче бленькает.
- Крупняк, - смекает Никола. И снова забрала его лихоманка одному зверя долбануть. Увлекся и не заметил, как в болоте оказался. Скрадывал, скрадывал и на, тебе, секач коровою обернулся.
- Тьфу, т-ты, нечистая…какой леший тебя сюда запер? - Таран хотел уже убраться восвояси, да не тут-то было. Корова так отчаянно и жалобно замычала, что у него защемило под ложечкой. Он уверял, что из полных ужаса и безысходности глаз животного текли слезы. С появлением человека ожидание неизбежной гибели сменилось искрой надежды. Должно быть, буренка оказалась в капкане трясины, влекомая еще сохранившейся сочной зеленью, разбросанной там и сям, в ложбинках заостившихся кочек. Потянулась за волшебным пучком травы и …ухнула в чуть прикрытую майну. Может и не сразу ее ноги погрязли в трясине, а погружались постепенно. Но теперь из грязи торчала только ее спина. С шеи свисал и утопал в болотной жиже обрывок веревки. Сколько животное пребывало во власти хозяина гнилушек, было неведомо, но должно быть порядочно времени, чтобы телу остыть и оцепенеть. И все же корова отчаянно боролась за жизнь.
Конечно, бросить ее было нельзя, но поступить Николаше следовало иначе. Ему подумалось, дотянись он до веревки и приученное к поводке животное, как- нибудь стронется и пойдет за ним. Вот он и сунулся, но, не сделав и двух шагов, сам оказался в западне. Провалился сразу по пояс. И пошел бы еще глубже, не почувствуй под ногами корневища давно поглощенных болотом деревьев или кустарников. Но и они не удержали бы его. Тогда в единственно правильном порыве он скинул с шеи ружье и, придерживая за ремень, осторожно опустил в болото. Теперь опора сделалась покрепче. Опираясь одной ногой на стволы, другой на ложе, он старался как можно легче давить на него и, ухватившись за кочку, попытался выползти на нее. Рыхлая кочка быстро развалилась. Попытки эти ни к чему хорошему не привели и чтобы хоть как-то держаться, он вынужден был их оставить.
Минутой назад свободный в выборе человек, теперь оказался одинаково беспомощен, как и ждавшее его участия животное. Будто понимая свою вину, корова опустила голову и засопела, как делает это готовый расплакаться ребенок.
- Теперь нас только глотка может спасти, - ответил Таран и закричал так, что испуганная животина задергалась и тоже извергла страстный призыв о помощи.
- По - мо - ги-те-е.., спа- сите-е-е…
- Ите…ите,- глохло в лесу. - Му-у-у,- сменялось эхо человечьего голоса коровьим.
Прошел час, пошел другой, а помощь, скитаясь, не весть, где, не приходила. Время делало свое дело. Тарана охватило отчаяние. - "Ну что ж они там, оглохли, а если уехали? Тогда конец, отохотился, сокол ясный"…
Отчаянье сменилось злостью: на товарищей, на себя, на корову, на весь белый свет, наслаждаться которым осталось, быть может, совсем недолго. Хотя стояли необычно теплые для декабря погоды, не меньше 10 градусов выше нуля и болото не так яростно обжигало холодом, Никола уже чувствовал стылость. Озноб выше и выше поднимался по телу.
- Вот так доберется до сердца, захочется спать и… жаль, в грязи и безвестности…
Тут Таран вспомнил о фляге с настойкой, которую всегда носил во внутреннем кармане куртки:
- Ну- ка, - полапал рукой. Фляга оказалась на месте. Поллитра целебной настойки. Заглатывая ее без малейшего ощущения крепости, потенциальный утопленник показался себе похожим на того висельника, который от беспросветной нужды вознамерился проститься с Солнцем, но углядев из петли чинарик, вдруг решил не отказываться от земных удовольствий и с пафосом отбросив веревку, возопил: - "Ни-и хрена, жизнь налаживается!"…
В три приема фляга опустела, но Таран не выбросил ее, как бесполезную отныне вещь, а завернув закрутку, отправил на прежнее место. Вскоре после этого Петро и услышал то ли пение, то ли зов…
Утром Николаша даже не чихнул. Мы продолжили охоту, и словно вознаграждением за спасение человеческой души и доброй животины она оказалась необычайно успешной. Тепловизор после болотного купания пришлось
чинить у специалистов. И ружье Таран не бросил, легко отчистив от грязи. Однако предмет его особой гордости - тепловизор, для коллективной охоты был признан вещью вредной. Зато настойка отныне и навсегда стала истинным "тепловизором".
- Так что, давайте еще по единой "тепловизора" за Николая Платоныча. Хоть и чудной мужик, но охотник страстный. Ни полыньи ему, ни пурги в пути, ни белого медведя на тропе…

Иван Касаткин