В семи километрах от западного берега Байкала,
против улуса Хурай - Нур, что на левом берегу реки Анга, устремилась
ввысь розовато - белая, как фламинго, гора Сахюртэ.
Сохраненные временем её наскальные рисунки изображают охоту
на маралов и коз с собаками; поодаль скользят на лыжах охотники,
вооруженные луками. С левой стороны скалы высечены фигуры
борющихся с медведем людей, лошади и кулан (джегетай).
У южного склона Сахюртэ, на высоченной плите из розового мрамора
древний художник тоже высек фигуры разнообразных зверей.
За много тысячелетий до нашей эры к берегам Байкала тяготели
тунгусские племена и скотоводы монгольских степей, солнцепоклонники
бронзового века и кочевья гуннов, владевшие рунической письменностью
курыканы и загадочные баргуты, по имени которых и назван нынешний
Баргузин. Это о нем, Баргузине, известный писатель монгольского
средневековья Рашид Эддин писал, что у его вершин можно видеть
не только самые сильные грозы, но и огнедышащего дракона,
падающего с неба на землю.
Свободные кочевья баргутов по берегам Ангары, Лены и Селенги
ещё застали русские пионеры-землепроходцы, проникшие в конце
первой половины XVII века в Прибайкалье на пути своего великого
движения на восток, навстречу солнцу…
Туда же и наш путь. Под крылом лайнера восемь тысяч метров.
Уже далеко - далеко остались Москва, Урал…Справа и слева,
там и сям слышна не русская речь: говор английский, немецкий…Напористый
"ганс" требует от стюардессы повторить порцию водки
под красную икру. Яркое солнце заливает салон. Шуршат жалюзи.
"Борт" снижается и ныряет под облачность. Жиденькая
и прозрачная, как седые волосы старца, белоперая дымка хоть
немного спасает утомленные глаза пилотов от слепящих лучей.
Тайга…Сверху она и впрямь похожа на море. Глядишь в окоём,
а края всё нет и нет.
- Ёкси, какси, кольме, нельме, - считает вслух уткнувшийся
лбом в иллюминатор, сухопарый финн. Это лоси, или олени мелькают
точками меж стволов обомшелых сосен. У копытных теперь гон
- пора свадеб. Финн, наверное, охотник: так истово расплющил
нос о стекло…Меня тоже тянет последовать его примеру, но милая
дама бальзаковского возраста покойно дремлет рядом, и я не
решаюсь потревожить ее сон. Все эти люди туристы. Скоро Иркутск.
Мы летим к моему другу.
- Мне в детстве казалось, - замечает он, - что я видел Байкал
задолго до своего рождения, потому, что когда меня, чуть научившегося
слагать слова, отец привез на крутой утес и, молча подняв
над далью навстречу жесткому "баргузину", показал
кипевшее море, - я сразу узнал его. Колючий ветер впился в
меня, силясь вырвать из рук отца и, закружив, как песчинку,
навсегда унести за дикие горные кряжи. Потом в моей жизни
было много разных географических точек и уголков земли: элитных
и бросовых, клокочущих жизнью и давно умерших. И скажу: Байкал
в "короне Природы" - украшение первой величины.
Наверно, это правда. Он становится меккой туристического паломничества.
Чтобы представить его геологическую древность - лучше зажмуриться.
Воды такой чистоты и прозрачности нет больше нигде. Я верю
моему другу, когда он говорит: бросишь монетку "хозяину
Байкала", с тайным желанием возвратиться сюда вновь,
так она с полчаса поблескивает и играет, опускаясь в пучину.
Иван Касаткин
|