Медведи. Любопытные медведи

    Охотились мы как-то раз со студентом-охотоведом Витей Цуновым на глухарином току под Иркутском. Забрались в вершину Бурдугуза, и нашли хороший ток. Первого глухаря я успел подстрелить в Подмосковье, а вот на току не бывал. Ночевали мы у родничка внизу под склоном, а час в два ночи пошли подниматься на хребет. Горы тут небольшие, это не Саяны и не Кавказские хребты, но все же. На вершинах сопок чаще всего остается не рубленый лес, вот в этом то недорубе и был ток. Воодушевлённый добычей глухаря на току, я решил послушать еще одного и потихоньку двинулся по вершине в предрассветном сумраке. Вдруг слышу трещит кто-то сильно, вроде как пеньки ломает или сушняк на костер заготовляет. Я перешел поляну, треск затих, и по склону у меня на виду метрах в семидесяти промелькнула какая то тень. По легкости бесшумного передвижения я принял этого зверя за косулю, но смотрю силуэт зверя делает дугу и поворачивает на мой след. Первый раз, услышав треск, я заложил в правый ствол пулю. Остановившись на краю поляны, продолжал наблюдать в сторону своего пройденного пути. Смотрю, через короткое время по моему следу идет медведь, тропит меня. Вот, змей, любопытный,-подумал я просебя. А ведь одной то пули ему будет мало, крупный зверь. Быстро достал второй патрон с пулей, открыл ружье, сунул его в патронник. Медведь уже вышел на поляну, и расстояние было не более двадцати метров. И вот тут то я допустил ошибку. Закрывая ствол, я не попридержал рычаг запирания, и в результате раздался резкий металлический щелчок. Не успел я вскинуть ружье, да и подумать ничего не сумел, как медведь круто развернулся на сто восемьдесят градусов и только колодник и сушняк летели от него в разные стороны. Исчез как дым. Выругал я себя за перестраховку со вторым патроном, вздохнул с сожалением и пошел на табор. Не дался мне в руки сибирский медведь.
    Ну, это медведя можно было понять. Он решил узнать, кто ему гнилые пеньки крушить помешал. Притопал тут, понимаешь, ни свет ни заря. Но вот второго любопытного я не очень понял. Возвращались мы с приятелем с полевых работ и не на вертолете или машине, а пешком. Шагаем по Кунаширу, самому южному острову Курильской гряды. Тянем на плечах тяжелые рюкзаки и поднимаемся на перевал у мыса Гиммерлинга. Две параллельные дороги идут вверх. А кругом растительность буйная, густая и высокая под три метра. В упор ничего не разглядишь. Дело в августе было, жарко, хоть и океан рядом. Плетемся еле, еле. Рюкзачищи тяжелые. И не столько там нашей одежды и снаряжения, сколько с отливной полосы барахла всякого насобирали. Фасонных пустых бутылок, банок, зажигалок, мисок, термосов, кепок и прочее. Этим местные мальчишки и все, новоиспеченные курильчане переболевают, а потом года через три глаза уже ни на что не смотрят. А так каждый у себя старается из этого дрепехла поначалу бар устроить. Смотрите, какие я джин-виски пил. Один лесник заповедника на кордоне конское ведро зажигалок насобирал, а потом всем раздаривал. Были и путевые, исправные. С кораблей-пароходов чего в океан не валится. Один раз с лаборантом мы нашли свеженькую бочку соленых ивасей, которая четыре дня назад с траулера упала. Чудесные были иваси. Мне один лесник кепор подарил. Носил его, какой-то американский офицер с авианосца. По черному тонкому сукну вышит на нем был золотыми нитками орел и английские буквы, обозначающие военно-морскую авиацию США. Любопытные бывают находочки. Мой приятель дохлую собаку нашел, японскую, наверно утонула, а на ней шикарный кожаный ошейник с иероглифами. Ошейник он снял и месяца полтора от вони отмачивал, а потом на свою собаку надел и всем показывал. А местные ребятишки по этому мусору просто с ума сходили. Как океан отштормит, так утром рано до света с фонариками бегут на отливную полосу урожай дрепехла собирать. Дело до драк доходит. Так вот, увлекся я, что-то морским мусором, а про медведей забыл. Идем мы на перевал, тянемся. Приятель метров на триста отстал. Слышу, кто-то по параллельной дороге топает. Ну, думаю, дружок шагу прибавил, меня нагоняет. На ходу окликаю его. Ну, как, тянешься. Молчание и шаги затихли, иду дальше, прошел метров сто и слышу рядом пыхтит кто-то и шаги удивительные. Остановился я, смотрю сквозь листву на соседнюю дорогу. вот те и раз. Метров в пяти вижу сквозь траву медвежье ухо и глаз, который внимательно на меня смотрит. Он на задние лапы приподнялся и тоже на меня решил посмотреть. Потянул я с плеча ружьё. Но не тут-то было. Ломанулся медведь прямо с дороги в буйный заросли. Только я его и видел. Бросил я рюкзак, вышел на другую дорогу и по следам проверил. Больше двухсот метров шел он рядом со мной, и что ему надо было, до сих пор не понятно. Разве только любопытство его разбирало.
    Взаимоотношения человека и медведя-особый разговор. Обычно медведь боится человека, особенно вооруженного, и стремительно убегает. Но как я уже писал, правило-то правилами, да уж слишком часто у медведей бывают исключения. Медведь в этом случае очень четко учитывает баланс сил. Даже если исключить из этого положения два сорта медведей: это медведиц с медвежатами и медведей-шатунов. В силу материнского инстинкта, который очень развит у медведицы, она не учитывает баланс сил, а атакует противника, будь то зверь или человек при малейшей угрозе её чадам. Как-то застряли мы в избушке возле Алехинской заставы на о. Кунашир. Домик крохотный в шесть квадратных метров и нас шесть взрослых человек. Застиг нас в ней тайфун и дождь лил три дня, носу на улицу не покажешь.
    Кто не видел таких дождей-трудно объяснить. Стена воды с ветром извергается с небес и практически без перерывов и остановок. Не льет, а хлещет. Через минуту хоть выжми. Недаром рядом море с океаном. Воды хоть залейся.
    Устали мы друг от друга в этакой тесноте, измучились. Ни поспать путем, ни поесть, ни отдохнуть, ни работой заняться. Тюрьма тюрьмой, дышать нечем. К вечеру третьего дня засветило, наконец, солнце, выбрались мы на волю. Решили размяться и немного по тайге пройти. Со мной пошел наш ботаник Саша Берзан и две студентки-практикантки, ботанички из МГУ. Отошли мы метров пятьсот от заставы, перешли по камням речушку Алехину и стали подниматься по дороге в гору. Кругом лес, трава выше головы и густая палец не просунешь. Прошли от речки всего то метров сто пятьдесят, как сверху на нас с ревом обрушилась медведица. Ружьё у меня одного было, а стрелять в траву, какой же смысл. Зверь невидим совершенно. Остановилась медведица от меня метрах в трёх-четырех, я вожу ружьем влево-вправо, но не могу в травяную стенку выстрелить. Саша Берзан стоит за мое спиной в ладоши хлопает и на медведя фукает. Я девчонок погнал назад по дороге. Они понять ничего не могут. Сквозь этот шум и гам слышу, медвежонок на дереве скулит, но увидеть его невозможно. Девчонки отошли метров на тридцать, стоят и шепчутся. Медведица поднялась невидимой вверх по склону и опять повторила атаку с ревом и визгом, и потом в третий раз то же самое. Казалось, вот я ее стволами пощупаю. Когда она отступила последний раз, успел я разглядеть её метров за тридцать. Там под деревьями трава была пониже и пореже,и я выстрелил. Медведица взревела дурниной и начала кататься, а потом вскочила и вверх в гору подалась. Медвежонок соскочил с дерева и, повякивая, направился к девчонкам и сунулся к ним в ноги. Да иди те же вы на заставу, наконец!-заорал я на них. Прогоните от себя медвежонка! Звереныш повернулся на мой голос и сунулся в ноги к нам. Саша пнул его и он побежал в траву к тому месту, где только что ревела его мать. Покрутился там с полминуты, прихватил след медведицы и, повякивая, побежал за ней. Когда все утихло, мы пошли и проверили место, где каталась и ревела медведица. Следов крови не обнаружили. Ночью опять шел дождь. Утром пошел по дороге, которая обрезала гору с медведицей от моря до моря. На противоположной стороне склона я обнаружил свежие следы медведицы с медвежатами. Они занимались поиском пищи.
    Добыча медведя дело серьезное. Не охота, а именно добыча, чем пришлось мне заниматься на Кунашире, поскольку я работал в заповеднике, и поставлена была мне такая научная тема по изучению экологии этого вида. Получил я в охотуправлении восемь лицензий на круглогодичный отстрел зверей в охранной зоне заповедника и уверенный в себе решил, что, пожалуй, маловато запросил, но на первый случай пока хватит. Забросили меня вертолетом на кордон по реке Тятина, это километров шестьдесят на север от Южно-Курильска, столицы острова и повел я там научную работу. Перво-наперво, надо изучить, что медведь изволит кушать. А поедает он, едва проснувшись и выйдя из берлоги травку, травку и только травку. Питаться то больше нечем. Диких копытных на острове нет. Зайца-беляка не поймаешь, шустрее он медведя. Мышевидных ловить, --что из пушки по воробьям стрелять. Возни много, калориев мало. Рыбы в реке еще нет. Вот и пасется он на траве, как обыкновенная корова. Я по тропам его хожу, на местах кормежек останавливаюсь, считаю, поеденные растения, и гербарий из них собираю, чтобы потом с помощью ботаника все эти корешки-цветочки определить. Как-то нашел я почти целый корень белокрыльника. Медведь откопал, раз откусил, но почему, то есть не стал, бросил. А корень толстый свежий, что твоя кочерыжка. Взял я нож, обрезал медвежью поедь, а кусочек кочерыжки в рот положил и жую. Хочу знать, что ж это медведи жрут…Надо сказать, что белокрыльник у курильских медведей, особенно корень, в большом почете. Чего бы медведь ни ел, а два-три корня в день прихватит, то с рыбой, а то с травой или с орешками кедрового стланика. Так вот, жую я, жую и поначалу ничего особенного. Кочерыжка как кочерыжка и даже капустой припахивает, и уж совсем я собрался ее глотать, как онемела у меня щека, за которой жевал, а потом язык, будто полсотни заноз воткнулось. Еле успел я выплюнуть это едево. Сутки моя щека прибывала в полной анестезии, а иголки из под языка прошли быстро. Но ощущение не из приятных. Ладно, это бывает. Наука любит жертвы. Но вот попался я на этом же белокрыльнике второй раз. Прилетел на кордон директор заповедника. Вот я ему и рассказываю, как я белокрыльник ел. Да не может быть!-заявил он. А ты попробуй,-отвечаю я и отрезаю ему кружочек корня. Я его с собой на кордон принес и на полочку положил. Смотрю, жует он, жует и ничего. Меня самого сомнения начали брать. Погоди, не глотай,-говорю. Я еще раз сам попробую. Может быть он выдохся. Отрезаю кусок и за щеку. Только разжевал, как следует, смотрю, а у моего директора из глаз слезы катятся, и он сказать ничего не может. Выплюнул я да поздно. Щека задубела, и занозы под языком завязли. Стоим, друг на друга смотрим, и что-то невразумительное шепелявим. Вижу, он злится. Кулак показывает. Думал, что я ему все это подстроил. Пытаюсь знаками объяснить, что я не причем. Но куда там. Вы же знаете российское начальство. Ну, ничего обошлось. Через полдня говорить оба начали, хоть и с трудом. Но как же медведи обходятся в это случае. Может на них белокрыльниковская анестезия не действует, а может по этому случаю, медведь корень есть не стал. Я больше с корнем не экспериментировал. Может быть вы попробуете.
    Я вот всегда так. Обещал вам написать, как я медведей добывал, а сам про какую-то болотную траву принялся рассказывать.
    Так вот, стал я с ружьишком по охранной зоне ходить, медведей присматривать, где бы кого для науки попользовать. День хожу, два хожу, неделю, две и все чисто. Повсюду следы медведей, покопки, помет, тропы, задиры на деревьях (медвежьи метки), а медведей никак ни то, что подстрелить, увидеть не удается. Надоело мне ходить вдоль Тятины и Саратовки и по прекрасной речке Ночке, надоело бродить, хоть и очень уютная речушка. И не разберешься в тех местах. Охранная зона узкая, а дальше святое-заповедник. Ушел на кордон перед первым маем к деду Быльнову. Дед старый пьяница и самогонщик, сидит почти круглый год на кордоне, а старуху свою оставил в поселке. Обоим так лучше. Деда никто не ругает, и самогонку не надо боятся гнать. А старушке не хочется самогонный дух нюхать и дедову пьяную дурь слушать. Оба довольны. У деда две лайки. Кобель Витим красавец, зверовой и злобный пес. При мне только двух человек искусал. Сука Ветка все время крутится возле дома и от деда никуда не отходит. Каждый год деда щенятами от Витима одаривает. Витим-пес серьезный, шуток не понимает и всякие поглаживания и почесывания не признает. После того, как я убил с ним медведя, убежал ко мне на Тятинский кордон и там спал под моим топчаном. Дед не возражал и мне хорошо. Это была настоящая лайка: кто с ружьем и с ней охотится и бьет зверя, тот и хозяин. А дед дует с утра до вечера одну самогонку, да брагу, ружье в руки не берет, на охоту не ходит. Зачем ему такой хозяин.
    Так вот пришел я к деду, остановился. Ну, он, конечно, тут же на чердак полез, об флягу загремел, мне кружку браги поднес. Переночевал, а утром вместе с рыбинспектором Толей и его шестнадцатилетним сыном Эдиком и Витимом отправились добывать медведей. Поднялись на хребет и разошлись. Толя с сыном и Витимом пошли вдоль над речкой Камышевой, к ее верховьям, а я поверху хребта метров триста-четыреста впереди. Дело в том, что поднятый зверь в пересеченной местности, никогда вверх, под прямым углом не побежит, только по косой. Вот на этом постулате и основывалась наша охота. Иду, прислушиваюсь, присматриваюсь. Отошли от большой дороги километра полтора. Друг друга не видим. Мои напарники внизу, а я сверху. Вышел на кромку леса, реки не видно и ребят тоже, где-то справа внизу. Слышу топот и шум, какой-то и на кромку крутого склона медведь выскакивает. Бежит прямо на меня и все назад оглядывается. Напустил его метров на двадцать и тресь по лопатке, он упал. Я ружьё раскрыл и хотел гильзу выбросить и новый патрон вложить, не успел. Выбросил только гильзу. Медведь вскочил, и уже не оглядываясь, бросился на меня. Закрыл я спешно ружье и ударил на вскидку со второго ствола как бекаса. Он плюхнулся от меня метрах в шести, зарывшись мордой в островок нестаявшего снега. Медведь был бурый, средних размеров и весом около 100кг. Но и с таким "малышом" шутить опасно. Раненый, он мог бы наломать дров и ребер. Первым подбежал Витим, затем и мои напарники. Медведь их услышал и увидел первым и так хитро ушел, что они его не заметили, и спустили собаку только на выстрелы. Но главную задачу они все таки выполнили. Пришли на кордон к деду Быльнову, на радостях он вечером перебрал и всю ночь колобродил, приставал к свои гостям. Утром его зять, по фамилии Заяц, а по профессии хирург, сказал ему:-Дед, если ты еще будешь орать в дурь, выставим твою кровать на улицу, и ори на всю тайгу сколько хочешь. Но дед, намучив всех за ночь, спал сном младенца. Я спросил хирурга, чем он на кордоне занимается. "Да вот, отгул взял, срубы рублю. Разве с моей зарплатой можно на материк уехать с семьей". Чудесная страна Россия, прости господи. В ней скрипачи подрабатывают молотобойцами. Человека учили шесть лет на хирурга, чтобы он подрабатывал плотником. Это на Курилах, где коэффициент по зарплате-два и восемьдесят процентов надбавки за четыре года работы. Несмотря на дурно проведенную ночь, мы стали отмечать 1 мая, и набралось нас человек семь. Дед в отключке лежал. Все это быстро надоело, и в середине дня я предложил инспектору пройтись старым маршрутом. Я всегда вспоминаю пословицу: Не радуйся раннему часу, а радуйся счастливой минуте. Так и сделали. Пришли на то место, где лежала в снегу укрытая ветками туша вчерашнего медведя. Толя с сыном и Витимом спустились к реке, а я впереди пошел по склону. Прошел с километр и оказался на краю пустоши. Слышу впереди, Витим лает, и метров за четыреста штук восемь высоких пихт стоят, заметно на фоне лиственного леса выделяются. А на вершинах у них вороны сидят, но не наши серые, а здоровенные черные и вниз смотрят. Орут грубыми собачьими голосами, московские вороны против них чистые соловьи. Неужели Витим на ворон лает,-подумалось мне. Начал двигаться поспешно на лай и скоро вороны улетели, а собака все лает. Вот уже метров на сорок подошел, смотрю, Витим толстенную пихту облаивает. Пихта-это не сосна, на ней не вот кого быстро рассмотришь. Повел взглядом от корня к вершине, нет ничего. Начал ветви рассматривать в обратном порядке и вижу близко к вершине большая медвежья башка торчит. Прицелился, да видно плохо, выстрелил, и медведь только голову в лопатки ужал, и за ствол спрятался. Ну, ладно, погоди. Я тебя по лопаточке огрею. Ружье перезарядил и подошел еще метров на десять. Вот теперь все в порядке. Снова выстрелил, и медведь с пихты летит ласточкой, как белка летяга растопырил все четыре лапы, сальто в воздухе сделал, сверху дерьмо из него дождем сыплет и бух спиной в не растаявшую кучу снега. Как для него здесь оказалась. Ударился, вскочил и деру. Витим за ним, за гачи его хватает и через полсотни метров остановил. Раз за разом выпалил я по нему и медведь лег. Здесь охотник кончился и объявился ученый. Рулетку из кармана достал, всего медведя обмерил. Вскрытие сделал, внутренние органы осмотрел на предмет наличия болезней. Желудок вскрыл, а там чистый салат: листья да травка, да корни белокрыльника и немного черемшей припахивает. Бери вилку и закусывай. У вчерашнего медведя все то же самое было. Оба зверя самцы по три-четыре года. И по размерам одинаковые. Только шкура почти угольная, а на лопатках, словно апельсинового цвета, шалька накинута. Медведи как люди, все разные. Разделали мы его, мясо в снег уложили, сверху шкурой накрыли, кустами и лапником. Вот думаю, своих заповедниковских коллег медвежатиной накормлю. Да не вышло из этого равным счетом ничего. Передал я с нарочным записку директору, чтобы вездеход прислали за тушами, шкурами и другим научным материалом. Только день за днем проходит, и нет никакого транспорта. А на себе пусть черт носит, он хоть маленький, тощий, но жилистый. На пятый день приходит ГТСка моих друзей геофизиков. Они прослышали, что я убил пару медведей, и сами приехали. Медвежатинки захотели попробовать. Поехали забирать туши и все прочее. Подъезжаем к месту, где лежит первый медведь. Стая ворон и орланов оттуда поднялись. Ёкнуло у меня сердце, и вместо мяса увидели мы голые ребра, лопатки, да позвоночник. Вороны нашли, медведи на их крик и шум явились и славно своим собратом закусили, а остатки лисы подчистили. То же самое произошло со второй тушей. Но с нее хоть удалось нарезать килограмм полтора, чтобы дать понюхать друзьям медвежатины.
    Не всегда так благополучно охоты на медведей кончаются и написано об этом немало.

М.Д.Перовский