Rambler's Top100
Яндекс цитирования

 

Алтайские егеря

   Чем глубже в горный Алтай забираешься, тем больше красот тебе встречается. Вот Сыминский Тягун-перевал, пологий и длинный, однако почти на два километра поднимается и поймешь только тогда, когда при быстром спуске с него заложит уши и продувать их приходится как в самолёте.
А потом новый перевал, вывернешься на вершину, глянешь вниз, а дорога по склону лежит словно нитка брошенная. Передохнешь от пейзажей и страха и снова вниз покатишься. После прибытия в Онгудай попали мы с Юрой-лаборантом под патронаж местного охотоведа, а тот сказал нам, что лучшие солонцы на реке Кадрин, но дорогу туда знают только егеря из госзаказника, которые живут в пос. Иня. Рано утром выехали в Иню и опять по Чуйскому тракту. Красота неописуемая и, рискуя вылететь из кузова машины, достал фотоаппарат и снимаю, снимаю. Виды открываются один за другим как по заказу, один изумительнее другого. Взобрались по крутейшему перевалу Чегет-Аман. Дорога змеёй вилась и лепилась к прорубленным склонам. Местами дух захватывало. Не дай бог откажет техника, ничто уже не спасет. Тянется, вьется, петляет серпантин дороги, всё вверх и вверх. Потом тракт пошёл по долине Катуни, вдоль её обрывистого берега, а там после ста метров крутизны бурлящие мутные потоки реки. Мчится бешеная Катунь в каменных крутых теснинах. Местами нарыла уже по две-три террасы, ровные как стол. Они уже превратились в замечательные луга. А река не успокаивается. Всё роет и роет, точит и точит камень глубже и глубже.
Горы почти голые, лишь кое-где в складках прячется невысокий лес да кустарник. На скалистых отрогах отстаиваются зимой козероги, они же сибирские горные козлы. Поселок Иня весь зажат громадными горами со всех сторон. Встретились с егерями госзаказника Акуловым и Косаревым Прокопием Олиферьевичем. Последний и будет нашим проводником. Остановились у Прокопия и перекусили. Свежая нежная редиска и зеленый лук с огорода, свежее молоко, чай и белый хлеб. К чаю светлый прозрачный алтайский горный мед. Гречишный (степной) мед здесь не в почете. Местные жители считают, что он навозом пахнет.
Побеседовали с Прокопием о предстоящем походе, и не посоветовал он нам брать с собой своего напарника Акулова. Зачем он нам. Я и один дорогу, на кадринские солонцы знаю. А коня его заберём. Нам без двух коней не обойтись. Вьючной поклажи много. Так и порешили.
Привёл Акулов Карьку, у Прокопия-Рашпиль, подседлал их, арчемаки-переметные кожаные сумы повесил, кинул через плечо карабин с примкнутым четырехгранным штыком и готово в путь до встречи на Ай-Лягушских полатях. Зачем тебе штык при карабине да тем более четырехгранный?-спрашиваю. Оставь лишнюю тяжесть. Штыки выдали вместе карабинами,-отвечает Прокопий, да и привык так и стреляю. Он уехал на лошадях под вечер, прямиком через тайгу, а мы утром на следующий день другой дорогой на вездеходе. Проехать надо было километров сорок по лесовозным дорогам, и все шло неплохо до одного взлобочка. Ночью прошел дождь и машина, несмотря на часовое усилие не могла его преодолеть. Вправду часа через два заурчал трактор и полез на неопреодоленный нашей машиной угор. За собой цистерну тянет, в ней солярки тонны две, а люк кошмой закрыт. Хлещет солярка через кошму на каждом ухабе, да трактористу дела нет до этого. Ему сказали цистерну везти, а что и как его не касается. Кое-как мы к бочке свои рюкзаки привинтили, а сами рябом пошли.
Вытащил нас трактор на перевал, а там на вершине куст стоит весь в разноцветных тряпочках увешанный. Под кустом пузырьки, бутылочки, стекляшки разные. Куча целая. Святой для алтайцев куст. Минуя его, оставляют на нем или под ним какую-либо безделушку: божество своё стараются умилостивить, благодарность за свой благополучный переход выказывают.
Спуск был страшнее подъёма. Ехали мы по вилючей дорожке мимо отвесных скал, огромных лиственниц и толстенных кедров, почти задевая стволы. Временами дух захватывало, и казалось, вот-вот в кедрину врежемся или заденем колесами за трехобхватную валежину и тупоносая кабина от крутизны встанет на попа, а потом кузов хлопнется о близлежащий камень. Только вчера тракторист, брат Прокопия, опрокинул где-то здесь цистерну солярки. Тут не одну тряпочку на куст нацепишь. Бутылку водки под кустом оставишь, лишь бы живым вернуться.
Вот наконец скатились в долину Ай-Лягуша, в ушах запищало, а потом заложило и мы покатили по приличной дороге. Остановились у лесопилки. Вскоре подошёл трактор с цистерной и мы, соорудив сзади неё платформы тронулись дальше. В пути зашло небольшое облако, и пошел короткий, но обильный дождь. Вся пыль, которую мы собрали на себе, грязными потоками потекла с рук, лица, головы. Главное сияло солнце, и мы бодро подвигались вперед. Облачко кончилось, и снова пыль столбом и на голове на мокрых волосах образовалась корка. Одна сторона лица была словно оштукатурена. Так добрались до Ай-Лягушских полатей. Огромная плоская поляна, поле травяное. Дом большой рубленный, а рядом пятиугольный домишка тоже рубленный без окон приткнулся-жилье местных националов-алтайцев. Это алтайский аил, где жили старик и старуха.
Рядом с аилом бежал родничок, по другую сторону банька со стропилами и потолком, но без крыши. Мы её растопили и кое-как помылись. Там же и заночевали. Утром появился Прокопий с лошадьми. Мы их навьючили и в середине дня тронулись на Кадрин.
Компания нас собралась человек шесть: Прокопий, Онгудайский охотовед Виктор, его брат двоюродный или ещё дальше, откуда-то взявшийся бывший сварщик Сергей, что-то вроде современного бомжа и мы с Юрой.
Шли тропой по густым лиственичникам и кедровникам, которые росли по старой гари. На южных склонах-кедры, на северных-лиственницы. В нижнем поясе опять кедры, но с елью и березой, да по ручьям кое-где ольха. Шишек на кедрах было мало, всё больше по вершинам. Ублажала нас в дороге жимолость. Её сизые горьковатые и мясистые ягоды хорошо утоляли жажду. Тут же акация желтая, а по долинам ручьев, рек, возле родников-черная и красная смородина-кислица. Маралий корень мне показали на перевале "Царские ворота", ливзей с сиреневой шапочкой цветов. По северным склонам в густолесье невольно обращаешь внимание на крупные сочные округлые и гладкие темно-зеленые листья бадана.
Шли больше пяти часов. Местами перелезали через буреломные стволы или на карачках подлезали под них. В одном месте был завал из десятков двух-трех деревьев. Прыгали козлами со ствола на ствол, с камня на ствол, с камня на камень или кочку. Задыхаясь ползли вверх, подтягиваясь за кусты или съезжали на пятках или на ребрах ступней. Вверх, вниз, наискосяк через ствол, в обход, напрямик и так долгих пять часов. Как шли Карька и Рашпиль с грузом, я удивляюсь. Но это были привычные к вьюкам горные лошадки.
К вечеру спустились в долину Кадрина. Её противоположный зеленый склон был весь в светло-серых пятнах и исчерчен такого же цвета полосами, как тетрадь в косую линейку. Прокопий протянул руку по направлению к этому склону и сказал: "Это солонцы. Ближе сам увидишь". Леса на правом берегу Кадрина не было только кустарник и трава. Подошли к реке шириной в полсотни метров. Переправились в брод на лошадях. Вода по стремя, быстро несет свою чистоту и красоту. Можно ли пить воду из реки-спросил я Прокопия. Пейте, не бойтесь сколько хотите. Выше ни одной стоянки нет. И мы истомленные переходом пили и пили не могли напиться. Вода, казалось, выплескивалась из желудка, прелестный вкус её заставлял нас снова и снова делать глоток за глотком. Наконец мы встали и никакой тяжести от выпитого не почувствовали, только бодрость. Свежая вода, живая вода. В ней очень много ионов серебра. Алтай-кладовая полиметаллов. Может быть и ещё какие-то есть в ней ионы. Отошли метров двести от брода и разбили лагерь под огромной елью. Не нас одних принимало под свой шатер гостеприимное древо. Вокруг были разбросаны целые и битые кости, одиночные рога и разрубленные черепа маралов. Старое незаросшее кострище, у которого грелись и варили еду не одно потомство алтайских охотников и браконьеров. Кадринские солонцы хорошо известны этому люду и шли они сюда с уверенностью хозяина скотного двора. Только слепой или увечный мог вернуться отсюда без добычи. В мае и июне в отдельные дни на зорях на солонцах собирается до семидесяти маралов и по нескольку десятков косуль. Забредают и редкие в горах лоси. Только один раз я видел на перевале крупные шарики этого зверя. Горные леса не приют сохатого.
А сейчас не сезон-конец июля-август мало здесь появляется зверя. Самый разгар солонцевания конец апреля, май. Оленухи принесли оленят и кормят их молоком, а с ним из материнского тела уходят витамины и микроэлементы: кальций, железо, медь и так далее. Голод по ним организм зверя испытывает страшный. Вот и ходят сюда самки подправить свой минеральный баланс. У самцов свои заботы. Рога, которые они недавно сбросили вновь начинают расти. Вспухли нежные бархатные шишки на пеньках и пошли двоится, троится, образовывая отросток за отростком. Хрящи, кровь и бархатная кожица образуют чудесные панты. Так в это время называют оленьи рога. Признаны они весьма целебными и первыми это открыли китайцы. За ними европейцы потянулись, сначало осторожно, а потом, когда наука подтвердила безвредность и силу этого снадобья, принялись изготовлять лекарство-пантокрин. Когда стали глубже копать, то выяснили, что из пантов северных оленей получили лекарство-ранторин, а лосей-альцесин или локрин. Одинаковые по свойству с пантокрином.
Рост пантов не проходит бесследно для оленей. Американцы раскопали, что в этот период у лосей на Аляске рассасываются кончики ребер. Это организм перебрасывает подкрепление для строительства гигантских пантов сохатого в период их интенсивного роста. Потом этот долг по материалам организм ребрам возвращает.
В тот же вечер мы поднялись на солонцы и обнаружили кормящуюся маралуху. Сначала её не было видно и вдруг как из под земли посреди солонца объявилась тонконогая и лопоухая красавица. Она что-то дожевывала. Самка была там уже до нашего прихода, но разглядеть её было невозможно. В наиболее "вкусных" местах олени выгрызли такие ямы, а лучше сказать пещерки, что в них скрывается больше половины их туловища. Таких пещерок только по ближнему солонцу было разбросано около десятка. Оленуха подняла голову и внимательно посмотрела на наш скрадок. Он был сделан из кусков серого плитняка и хорошо маскировал. Это была старая засада охотников и позже, наблюдая за маралами, я сидел в ней один раз. Практически все олени, которые приходили на этот солонец косились в сторону охотничьего убежища. Видно не раз из него вылетала звериная погибель, сопровождаемый грохотом, выстрелами. В памяти такая наука остаётся крепко. Стрелять эту самку мы не стали. Нам хотелось завалить пантача.
Утром, чуть свет Прокопий поднял нас с Юрой, дает мне карабин и говорит: -Иди, бей своего зверя. Но что-то не в настрое я был и отказался. Иди ты-говорю, а мы с Юрой смотреть будем. Прокопий возражать не стал и полез наверх, а перед этим предупредил, чтобы мы в скрадок не лезли, а сидели метрах в ста ниже. Оттуда панорама лучше. Мы уселись под березами и в бинокль принялись осматривать солонцы и ничего не увидели. Мы продвинулись ближе к скрадку и в это время услышали почмокивание и увидели в скрадке егеря. Он показывал нам вперед и приказывал отойти вниз и пригнуться. Всё это было исполнено немедленно. Мне было видно, как карабин Прокопия нащупывал цель. В этот момент я увидел как по склону от солнца уходит маралуха. Гулко и сочно ухнул выстрел, за ним сразу второй, самка прибавила шагу, но не побежала и только, достигнув более пологого склона, ушла легкой рысцой и скрылась в его складках. Промазал-решил я и в это время Прокопий поднявшись в скрадке и как бы подтверждая мою догадку с улыбкой сказал: "-Думаешь я в маралуху стрелял. Вон бык по склону катится". Рогаля то мы и не видели. Во второй складке в каменистом жолобе головой вниз под кустом акации лежал молодой пантач. Рога его были покрыты короткой и шелковистой шерстью, верхние концы их упругие и мягкие. Но от пенька вверх и надглазничники были тверды как камень. У основания хорошо прощупывались бороздки, первый и второй отростки жесткими ветками не согревали ладонь. Мы чуть опоздали-срок пантовки прошёл, и рога нашего зверя начали костенеть. Но ещё были хороши, и их следовало обработать, а потом заварить. Как обработать я знал, а как варить не очень, только в теории. Я отделил голову и острым, ножом провел нужные линии, поднял шкуру к рогам, подвязал её к пеньку, очистил от мышц и отделил часть головы с рогами по линии глаз. После накинул кожу сверху и стянул её шпагатом, закрыв всю очищенную кость. Чуть посолил и посмотрел на Прокопия, как бы спрашивал его: Всё ли я так сделал? Но не получил никакого ответа. Больше я к этому трофею не подходил. Был июль, жара выше 25 градусов. Время шло, но егерь даже не поинтересовался пантами. Мне неудобно было ему напоминать. Он же местный охотник, профессионал, егерь наконец, не мне же ему подсказывать, что и как делать дальше. Но никакой реакции целых полдня не последовало. Соблюдая субординацию из деликатности, я не стал напоминать Прокопию, что панты надо варить, т.е. консервировать. Полагая, что егерь, коренной алтаец из староверов, профессиональный охотник перебивший на своем веку не один десяток пантачей сделает это лучше меня. В кустах я нашел старый котел и поставил его на видное место, все ещё не решаясь напомнить Прокопию, что пора варить рога. Прошел день, затем второй, но панты как ни в чем не бывало висели на сучке под кроной. К концу третьего дня от них пошел запашок и я решился спросить промысловика, когда же он будет варить панты. Да я их варил до этого раза три и все неудачно. Браком в заготконторе принимали. Я так и сел. Срочно нагрел котел с водой и начал заваривать концы, потом полуокостеневшие комли. Запашок пошел ещё сильнее и в конце концов этот запашок сделал своё черное дело. На обратном пути на полдороги на одном из перевалов панты пришлось выбросить.



М.Д.Перовский

 
© Интернет-журнал «Охотничья избушка» 2005-2009. Использование материалов возможно только с ссылкой на источник Мнение редакции может не совпадать с мнением авторов.