Глухари. Обогащение Подмосковья.

   В начале 60-х годов крупный советский чиновник, а впоследствии очень крупный член Полибюро и ЦК, он же министр сельского хозяйства Дмитрий Степанович Полянский приехал в Чехословакию. Знакомился с сельским хозяйством, а чехи попутно показывали ему обилие дичи в угодьях. Едет Д.С. в открытой машине, а дорогу косули перескакивают, олени на опушках пасутся. Вышел из машины размяться, а из под ног выводок серых куропаток поднялся. Отошел он по малой нужде к кусту, из него пара фазанов вылетела. Прошёлся по клеверному полю метров сто-пару русаков поднял. Полянский каждому зверю и птице вслед долго смотрит, пока из вида не потеряет и головой качает. Чехи видят, что гость будто расстроился и понять ничего не могут. Тогда Д.С. Полянский, как бы в ответ на их мысли сказал: " Ну не по всей России, а в Подмосковье у нас дичи не меньше будет". Вернулся в Москву и подписал постановление "Об обогащении фауны Подмосковья". Ответственность за исполнение возложили на Главохоту России и Главприроду МСХ СССР. Я тогда работал в аппарате Главохоты, и всю эту преамбулу рассказал мне зам. Начальника Главка Николай Федорович Круторогов, охотовед балашихинского довоенного выпуска. На Главохоту по этому постановлению возложили исполнение и контроль, а на Главприроду только контроль. Минсельхозовские чиновники это постановление готовили и, конечно, постарались обеспечить себе легкую жизнь. Контролировать всегда легче, чем исполнять. Каждые десять дней начальник Главохоты Николай Васильевич Елисеев докладывал по вертушке-правительственному телефону лично Полянскому о ходе завоза и расселения охотничьих зверей и птиц: сколько, где , когда и кого выпустили. Серьёзный был контроль. Были озадачены все перспективные охотуправления и зообазы. И повезли в Подмосковье десятками и сотнями кабанов и маралов, пятнистых оленей и косуль, зайцев русаков и беляков, серых куропаток и лосей. Только мне не понятно было, зачем лосят везли.
В Подмосковье в то время насчитывали более десяти тысяч сохатых. А тут везут этих рахитиков, которых люди кормили. Так они, когда их в лес выпускали, к людям возвращались. Видел я одного такого в Переславском ГЛОХе. Зима была, так он стоит посреди усадьбы и задом к радиатору работающей автомашины прижался, греется. Потом к магазину подошёл. Женщины его уже знают: кто кусок, а кто полбуханки хлеба дают. Он все это мякает с удовольствием.
Русаков из Польши навезли. Тоже я считаю недоразумение. Паршивый там заяц, мелкий, какой-то недокормленный. Не то, что наш с Дона или из под Саратова, не русак, а чистый жеребец. Но у нас их мало, а у поляков как блох на паршивой собаке.
Маралов и пятнистых оленей из зверосовхозов поставили с Алтая и Приморья. Кабанами азиаты помогли, они их всё равно не едят, мусульмане.
Вот так потихоньку выполняли постановление. А вот с глухарями и тетеревами прокол вышел. Зообазы их не содержали, в клетках в хозяйствах их никто не разводил, и в отчетах по завозу этих птиц стояли тревожные прочерки. С глухарями и тетеревами была полная труба. Начальники охотуправлений валят всё на неурожай дичи и на незнакомство с этим делом. Архангельский начальник в отчете сообщил, что все, мол, известные ловцы-добытчики примерли, дичь в лесах перестала водиться и так далее. И другие как сговорились, все отнекиваются. Вставил Полянский Елисееву фитиль за глухарей и тетеревов, ну а отдача нам, рядовым охотоведам аппарата досталась.
Вызывает меня Круторогов и говорит:-Собирайся и поезжай в Мурманск, а потом в Архангельск. Узнай в чем дело, врут поди мужики, не хотят делом заниматься. Моё дело исполнять. Билет в руки и в Мурманск. Там ту же песню поют. Забрал я с собой начальника охотинспекции и поехали в Кандалакшу. Давай смотреть всё в натуре: есть птица или нет. Уселись в большую лодку со стационарным мотором, рубкой и по заливу отправились. Там это самый удобный путь прибрежные леса посмотреть.
Осень. Половина сентября. Леса жаром горят, красота, взгляд не оторвешь. Вода-хрусталь, дышится легко, а кругом луды-острова мелкие каменистые, голые и большие, лесом покрытые. Перегнешься через борт, на десять метров дно видно как на ладони: камни, ленты морской капусты, фукусы-морские огурцы, рыбины мелькают как в аквариуме, морские звезды на дне лежат. На крупных лудах и островах брусники море и вся крупная, спелая, чистая. Лучше не бывает. В заливах серо-коричневые гаги со взрослыми выводками среди луд плавают. Тяжелые черно-белые гагуны словно щеголи в смокингах на волнах табунами качаются. Вдали белуха мелькнет, спину с белым плавником покажет. Алейки или морянки, чистики, люрики с волны вспархивают, глаз любуют. Душу радуют. Так прошли километров сорок. Вышли на берег, передохнули, побродили по гористому склону. Дело было к вечеру и ночевать решили в Порьей Губе. Подошли мы к устью большого каменистого ручья, почти речке и вышли из лодки. А деревни нет. Так оказывается туда ещё идти надо и лодку тянуть. Оставлять её здесь нельзя. Приливы огромные до десяти-двенадцати метров, унесет моторку в море. И вот мы как бурлаки потянули своё судёнышко вверх по течению. Метров через четыреста открывается нам чудесный вид: озеро круглое небольшое все оправлено зеленой травой, как бархатом выложено и берега чистые ровные крутоватые ни кустика, ни деревца. А дальше берег в пологость переходит, а по ней черные избы стоят полукругом окнами в озеро смотрят. А за ними метров через сто лес березовый пожаром горит, а потом сосна зеленой шубой виднеется и над всем скала возвышается гранитной стеной. Солнце заходящее лучами на ней играет. Тишь и благодать. Обернешься-море вдалеке ртутью застыло. Избы только с виду черные и дряхлые, а топором стукнешь-звенит дерево от первого до последнего венца, кость костью, а залущишь чуть чернь вековую будто воск с живицей проглянет. Сосна беломорская. Переночевали мы-места сколько хочешь. Из тридцати семи домов только в четырех люди живут, а остальные даже не заколоченные стоят. Открывай, заходи, топи печь и живи, только не пакости. Да если бы так. Хозяйка наша рассказала, что Порья Губа раньше семгой жила и неплохо жила. И на хлеб и на сахар хватало. Все было, да прошло, а сейчас народ весь поуехал.
Утром говорю мурманскому начальнику: "Одевайся, Ростик, (Ростиславом его звали) пошли глухарей с тетеревами смотреть. Мне ведь надо начальству докладывать все как на самом деле". Целый день мы с ними по лесам бродили, то вместе, то врозь и видел я за это время одного глухаря и Ростик-двух. Исходили километров по двадцать пять и на пятьдесят километров три птицы -мало очень. Чего уж тут поймаешь, подстрелить то едва удастся. Так нам живые птицы нужны. Вернулись в Кандалакшу, Ростик к себе в Мурманск, а я в Архангельск уехали. Там история повторяется. Расспрашиваю местного начальника, кто да где ловит глухарей, сколько поймали, в общем, как приказ выполняется. Да вот на станции Тундра ловит Александр Хрисанфович Кузнецов, да на стационаре ВНИОЗ на озере Слободском егерь Шпанов ловушки понаделал. И опять за своё: охотники примерли, птицы нет. Слабо очень. Поехала проверять и начальника Северной зообазы с собой захватили. Приехали на станцию Тундра. Кузнецов оказался дома. Рослый, крепкий мужик, потомственный промысловик. Рассказал он мне, что неделю назад поднял полтысячи слопцов-это такие опадные ловушки и поехал на коне проверять. Двадцать километров в один конец пешему ломать не резон, не молодой.
Только в последней глухарь и попался. Выпустил он его. На что он мне один. Нет птицы. Весна плохая была. По виду мужик не врет, да и какая нужда врать то ему. Попросил я его заняться отловом глухарей на следующий год. Он согласился. Попрощался я с ним и пошли мы на озеро Слободское за восемнадцать километров.

М.Д.Перовский