Ток на Бурдугузе

   О токах глухариных понаписано, порассказано, что нового едва ли что можно изобразить. Но каждая охота хороша по своему и есть в ней обязательно изюминка, оригинальность. Но многое очень много общего. Так вот общие места постараемся опустить, а некоторые события обрисовать. На токах я бывал много раз и на псковщине, и на вологодчине, владимирщине и дай бог вспомнить где ещё. Так в этот раз в конце апреля собрались мы на ток с Витей Цуновым, студентом-охотоведом последнего курса иркутского института. Отъехали километров сорок от города в сторону Байкала, с попутки сошли и в тайгу тридцать километров пошагали до тока в верховьях Бурдугуза. Погода хорошая и что молодым ногам такое расстояние. По дороге рябчиков пару стрельнули-я был новоиспеченным сибиряком и Виктор меня просветил. В тайге рябчика и зайца на еду круглый год бьют и браконьерством не считают. Вот коза, изюбрь, сохатый и глухарь-это другое дело. Так он меня обучал. Костерок развели, супчику из рябчика поели и опять дальше пошли. Сначала все по дороге шли, легко, свободно, рюкзаки небольшие, сильно не тянут и ходко мы так продвигаемся. Часов через пять хода, свернули в целиковую тайгу и по затескам пошли. Затесок этих в тайге тьма каждый должен свои знать и не от дороги их делать начинать, а от какого то приметного места. Нашли мы это все и ещё часа два с половиной топали. Тайга так себе, больше вырублено все, местами недорубы разные по величине стоят, а больше осина и береза, лиственницы, сосны и кедра совсем мало. Так кое-где по верховьям ручьев и речек пооставлены. Пришли мы на место. Падь небольшая в верховьях ручейка, тайга вся обрублена. Нашли место удобное и расквартировались. Сосна стоит в три обхвата, а рядом с ней вторая лежит и от неё большой скол остался метра три высотой. Между сколом и стволом стенку из старого горельника устроили, сухой травой дыры позаткнули, чтобы ветер не тянул с верховья падушки. Вдоль валежины постели устроили, мелких веток и травы сухой постелили, плащами укрылись, рюкзаки под головы. Из под вершины валежины родничок выбивался. Вот и отлично, к большому ручью ходить не надо. Костер рядом развели, ужин приготовили. Наконец мы дома. Затемно поднялись, пошли на хребет, ток там должен быть, как ему объяснили. Вывел меня Виктор к вершине, а там лиственница крупная, сосна разная, кое-где кедры высятся. Постояли минут двадцать, он и говорит,-слышишь. Нет,-отвечаю. Иди за мной приказывает. Немного прошли с остановками, и услышал я щелканье и шипение. Иди под второе колено и больше трех шагов не делай. Когда стоишь-место внимательно рассмотрел, куда ногу ставить будешь. Так по этому наставлению подошел я к глухарю, а увидеть его не могу. Может ещё пройти, думаю. Пошел-песня сзади оказалась. испилил взглядом все стоящие рядом сосны и лиственницы, ничего не вижу. Отходил от этого места на все четыре стороны. Слышу Виктор выстрелил. Да где же он? И тут мне в голову мысль пришла. Не знаю, может в какой книжке вычитал: как кто приказал мне. Встань напротив зари, успокойся и посмотри. Отошел я под песню от группы тех деревьев где глухарь пел, метров на пятнадцать, передохнул и смотрю на сосны. Батюшки! Да как же это я его не видел. Он от меня в двадцати шагах между двух молодых сосен по веткам расхаживает и песню за песней льёт. Медлить не стал, я быстро ружьё вскинул, и глухарь на полу уже бьётся. Обрадовался, глухаря поднял и думаю, дай ещё послушаю, может ещё к одному подойду. Так дальше приключение с медведем было, так о нем в другом месте написано. После вернулся на табор. Вскоре Виктор пришел и тоже с глухарем. Взяли мы за ноги свои трофеи, и на скол в расщеп повесили на ветерок. Пусть прохлаждаются. Сами завтракаем. По сто грамм за удачу выпили. Костер горит, пень в него большой затолкали, чай в котелке варим. Сидим на валежине беседуем. Я ему про свои события рассказываю, про глухаря и медведя. Он своими впечатлениями делится, а потом говорит. Это не главный ток, это окрайки. Надо основной ток найти. Он примерно в этом направлении и показывает рукой на восток. У нас время есть. Ты ведь с работы на три дня отпрашивался. И не долго думая взяли мы ружья, оделись легко, на мне свитер и меховая безрукавка, да и Виктор примерно так же одет, патронов пяток в карман сунул и готов. Костер к этому времени прогорел, одна зола и пень обгоревший посредине. Посмотрели, не дымит, ну и ладно. Пошли. Ходили мы долго, часов пять и вроде бы ток нашли. Стали домой возвращаться к своей падушке подходим и вдруг не слова не говоря, Виктор по склону вниз бежать бросился. Я понять ничего не могу, потом глянул на то место, где лагерь наш был, а над ним дым стоит, и пал от него идет. Прибежали к становищу, а там полыхает все. Последние патроны в горящем рюкзаке рвутся, глухари в самый жар упали, обгорели на головешки похожи. Постель сгорела, но хуже того пал по падушке пошел. Снега нет, трава подсохла, лист сухой и уж метров за тридцать от костра все горит. Кое-как с помощью лапника и воды из ручья и родника пал погасили и вернулись к костру. Оглянулись и прослезились. Рюкзаки, телогрейки, плащи, чехлы ружейные все огонь съел. Остался топор, в ствол сосны воткнутый, копчено-печеная селедка, полбуханки черного хлеба на валежине забыли и четвертинка водки в роднике охлаждается. А остальное все на нас. Попробовали глухарей есть. Так они не потрошеные и так сгорели и чем то провоняли, нет сил в рот кусок несоленый положит. Поел я немного копчено-печеной селедки и разболелся у меня живот. Нет спасения. Набрал Виктор брусничного листа, вскипятил, настоял, пей говорит. Не помогает. Сам он сто грамм выпил, этой же селедкой закусил, хлебушка пожевал и говорит. Нельзя нам пустыми возвращаться в город. Ребята засмеют. Ток то мы главный нашли, но далеко, километров за шесть, может быть и дальше. Кто их мерил эти таёжные километры. Что же делать? Давай оставаться. Так отчего же мы сгорели. Пенек проклятый нас подвел. К середине дня ветер раздулся и пень наш, сначала невидимо тлел, разгорелся и искру дал или пламя. Сухая трава на постели загорелась и на стенку дальше между сосной и сколом перекинулось. И все это загудело, а потом пал пошел. Хорошо хоть погасить успели. Тут дождь накрапывать начал, совсем настроение портит. Но уж собрались оставаться, так не жалуемся. У костра мокнем и сохнем, время ведем. В два часа ночи пошли. Виктор впереди фонариком светит еле, еле, батарейки сели. Его уцелел чудом, мой сгорел. Шагаю за ним, ноги ватные, живот болит, не пойму толи от расстройства, толи от голода, голова гудит, зубы сцепил, иду спотыкаюсь. Виктор видит дело плохо и я ему не попутчик. Говорит мне-оставайся. Нет уж пошли, если пошли, так уж пошли. Идем дальше. Через полчаса этого ползанья в темноте, вдруг услышал я песню глухаря. Остановил Виктора, он послушал, кивнул мне головой и говорит иди, я дальше пойду, тебе одного хватит. Как только песню я услышал и забыл про боли в животе и голове, и начал к глухарю подходить. Вот уж светать начало, а я никак не могу подойти к певцу. Огромный куст мне мешает, а за ним на хлипкой осинке, метра два с половиной от земли сидит глухарь, заливается. Кругом место открытое, подойти невозможно. Вот я к краю куста сместился под песню, и ветки реже стали, но уж близко очень, всего метров десять. И начал ружьё поднимать, как в фильме с замедленными кадрами. Глухарь петь перестал, шею вытянул, вот-вот улетит, да не успел. Грохнул выстрел, и падать ему было не высоко и мягко, прямо на мох и брусничник. Сел на пенек около него и вроде все у меня прошло. Ни живот, ни голова не болят. Сижу глухарем любуюсь. Вернулся к табору. Виктора нет, уселся, пью чай холодный на брусничном листе настоянный. Солнце вышло, пригрело, совсем хорошо. В десять утра пришел Виктор, пустой, ток в темноте так и не нашел. Увидел моего глухаря, кивнул, закурил. Попил водички и тронулись в обратный путь. В городе на нас люди оборачивались. Идем с ружьями наголо, а у меня за спиной ещё глухарь пришпилен, весь на виду..

М.Д.Перовский