Фарт третьего сезона

    …То был мой третий год сезонной охоты на северо-востоке Томской области, по водоразделу двух неприметных таежных речек. Промышляли пушнину, а зверя и птицу "брали" попутно, только для котла. Неприятности начались буквально со второго дня пребывания на участке.

   18 октября после дневного перехода в дальнюю избушку, обнаружил ее раздавленной прошлогодним снегом. Ждал отдыха, горячего чая, сна под крышей, а получил "разбитое корыто". Бессонная ночь у буржуйки, с кое-как собранной трубой, казалось, не кончится никогда. Вынужден был возвращаться обратно.
    Перебираясь через речку Кельму по "зализанным", мокрым стволам залома, поскользнулся и сорвался в воду. "Кипяток" был настолько холодным, что я щучкой выскочил на берег. Благо речка, десять-двенадцать метров в ширину, и глубина по грудь. Рюкзак поймал, вытащил на сушу, раскрутил, продул фонарик. Вылил воду из сапог, отдышался, осмотрелся - компас разбит, ножа на поясе нет, ружье на дне.
    Ничто не шевельнулось в природе. Отрешенные, угрюмые ели поймы проглядывали сквозь мутную сетку дождя со снегом. Как иглой кольнула мысль: "Насколько же мал и слаб человек, каким мизерным событием стала бы моя смерть здесь, если бы утонул, или еще будет - если замерзну". Философствовал не долго - начали стучать зубы. Взялся рубить смолье, готовить костер. На такой случай были с собой полтора десятка спичек и "чиркалка", залитые парафином в гильзе за пыжом. Согрелся. От одежды пошел парок. Работая, лихорадочно повторял - "Как достать ружье!? Как достать ружье?!" Ничего не придумал лучше, как снять сапоги и залезть в воду. Босыми ногами щупал дно, убрал несколько коряг, и счастье улыбнулось: зацепил-таки тылом стопы за ремень! Решил костер не разжигать. Обтёк, обулся, взял собаку на поводок и несколько раз произнес - "Веди домой!" и отдался воле и инстинкту старой, опытной таежницы.
    Почему не стал обогреваться и сушиться? Наверное, сыграло роль воодушевление от находки ружья. Оставшиеся семь километров - это, по-хорошему, два часа быстрого хода, надеялся засветло добраться до зимовья.
    Во время ходьбы замерз окончательно. Если температура воздуха минус один, минус пять градусов, а одежда сырая - даже в движении поверхность тела равномерно охлаждается, кровь остывает, наваливается усталость, тянет сесть, закрыть глаза и не шевелиться. С полным безразличием, но понимаешь - сядешь и все…. Как шли, куда шли, известно одной собаке.
    Уже в густых сумерках, обратил внимание на замшелую, длинную колодину, припорошенную снежком. По ней отчетливо просматривались тени - ямки от следов. "Медведь", - обозначилась мысль, не было ни страха, ни желания перезарядить ружье. Подойдя, опустил ладонь в след - ба, да это же мой сапог! Отсюда начинались засечки нашей основной тропы. Собаку отпустил.
    Вот и зимовье. Поскребся в дверь, "козлиным" голосом что-то проблеял, и услышал испуганный голос напарника. (Охотиться-то я должен был в дальней избушке). Дверь распахнулась. Ослепило светом фонаря. Вид, у меня, после бессонной ночи и водных процедур был, наверное, настолько удручающе-впечатляющий, что напарник удивленно выругался…
    Беспробудно проспал восемнадцать часов. Проснулся от ощущения, что мочевой пузырь под горлом.
    Все осталось в прошлом дне, и меня поглотили заботы. Первым делом осмотрел ружье. Дно речки песчаное, оттого затвор и ствол промысловой МЦ-20-01, были забиты песком. "Да… если бы вчера в состоянии отупения вздумал стрелять, ружье бы разорвало".
    При разборке затвора, опорная шайба боевой пружины отлетела на метр в мох. Вырезали ковром место падения, сложили на кусок полиэтиленовой пленки, и целый день перебирали по стебельку.
    Предзимье. То дождь со снегом, то снег с дождем, на каждой хвоинке по капле, тронешь ветку - холодный душ. Охоты еще нет, а я остался без ножа, компаса и ружья....
    Что делать, решили идти к соседу - штатному охотнику, в надежде, что у него можно будет чем-то разжиться. Шагали "в гости": впереди я с топором, сзади - напарник с ружьем. Зимовье его приютилось в кедраче. Штатник с охотоведом собирали шишку в кучи и закрывали пленкой, чтобы подмерзшую перемолоть. Мы тоже помогли, поработали. Поведали о приключениях. До поселка далеко - верст семьдесят.
    Под нарами "случайно нашлось" старое-престарое ружье ИЖ-26 двенадцатого калибра и десяток не дутых латунных гильз с окаменевшим дымным порохом. Правда, после выстрела у "ижевки" отваливалось цевье, но оно стреляло. Снабдили меня простеньким школьным компасом, а нож пришлось делать самому. Каленую дужку сломанного капкана отточил на куске наждачного круга, получилось бриткое лезвие. С ним и проохотился весь сезон. Переночевали в тесноте, но в тепле.
    На обратном пути попали в метель, задержались в тайге. Выбрали для ночлега пригорок с несколькими кедровыми сушинами и, похоже, в непосредственной близости от медвежьей семьи. Натянули полог-экран из непромокаемого капрона, уложили жерди на мох, сверху пихтовый лапник и пуховые спальники.
    Косолапые соседи топтались рядом, поэтому собаки вели себя беспокойно и с лаем отбегали то в одну, то в другую сторону. Сон получился настоящий, таежный: в полглаза, в полуха, ружье под рукой и спальник не застегнут.
    Утром недалеко от места ночевки, видели соболя - пробежал по редколесью как кошка. Напарник еще оконфузился: "Смотри, какая большая черная белка!" Собаки, учуяв парной след, обезумели, но соболь как - будто, испарился - Лесной Дух не иначе. Охотиться после такой ночи совсем не хотелось, и мы продолжили свой путь к зимовью.
    Наша избушка-полуземлянка после метели напоминала сугроб. Отгребли снег от двери. Я растопил печку, развесил по жерди одежду. Компаньон остался снаружи оживлять костер и варить собакам…
    От радости, что появилось ружье, сразу сел заряжать патроны. Очищал гильзы, выковыривал прокисший дымный порох, и ссыпал его на земляной пол под ноги. Сидел в одних трусах. Вдруг из печки отлетела искра, описала замысловатую дугу и попала не куда-нибудь, а в кучку пороха. Десять гильз - это около 40 грамм "дымаря", приличное, словом, количество. Порох воспламенился. Вздергиваю ноги, в избушке дым, коптилка и керосиновая лампа погасли. На зов явился напарник, зажег свет. Да-а-а, порох был еще весьма качественный, и ступни обжег добротно - до второй степени, это когда волдыри появляются.
    Как лечить, если ничего под рукой нет. Помогла услышанная где-то фраза, что американские солдаты во Вьетнаме применяли сахар для быстрого заживления гнойных ран.
    Итак, - бинт, топленое сливочное масло вместо мази и кусок рафинада, растертый в ложке. Боль сумел отключить. Пузыри вскрыл, засыпал сахарной пудрой, наложил повязки. Ночь спал спокойно…
    Снег лег, сезон вроде начался, а я ползаю на коленях. Продукты тают, а добычи нет. Напарник начал приносить соболей, добывал хорошо. Хоть и в общий котел, а щемит…
    На четвертый день не выдержал. Был мохеровый шарф - получились отличные портянки. Пытался натянуть резиновые сапоги - больно. Обул чуни, двинулись охотиться в паре.
    Около одиннадцати утра пересекли след соболя, молодая собака пошла яро на махах, старую успели прихватить на поводок. Обычно это обещает добычу через пятнадцать двадцать минут. После сидения в зимовье прошу напарника: - "Дай отвести душу!". Сбрасываю рюкзак, куртку, остаюсь в свитере, с собой патронташ, топор, ружье, бегу рядом со следом, забыв про боль.
    Соболь, однако, попался опытный - гонялись за ним три с лишним часа. Пошел дождь, мох куртинами оголился, следы размыло. Собака вернулась, смотрит виновато.
    Перед сезоном была договоренность: если что-нибудь случается, или заблудишься, стреляешь дуплетом, а компаньон отвечает одним выстрелом - значит, идет на помощь. Дуплечу - ответа нет, еще раз дуплет - тихо.
    …И остался я в тайге без добычи, без спичек и компаса, с топором, ружьем и шестью патронами. Появилась вторая собака. Зову - не подходит, помнит, наверное, как была поводырем! Решил больше патроны не жечь. По мху на деревьях определил север и двинулся на восток, придерживаясь, по памяти, направления на избушку.
    На мне и в тайге не было сухой нитки - вода и пот стекали в чуни. Портянки и повязки сбились в носок. Оскальзывался, перешагивая через валежник, или неудобно ставил ногу, мокрый мохер и бинт проходились как наждачная бумага по живому "мясу". Периодически прислонялся к стволам деревьев, закрывал глаза, чувствовал, как иссякают силы, подступает сон.- "Изнежился, сидя в зимовье!" - Мысленно выбрал собаку, которую застрелю, напьюсь крови, сниму шкуру и замотаю ноги, если придется ночевать. А с рассветом буду "выходить" дальше. Но реально понимал - если сяду, даже в обнимку со второй собакой - шансов пережить ночь не будет. Комом к горлу, подкатило чувство безысходности и отчаяния. Но стоило представить, как мой труп будет рвать росомаха, вскидывался и шел.
    В конце концов, усмотрел более-менее заметный профиль. Прошагал на юг до сохранившегося квартального столба.
    Лесоустроители обновляли разметку лет восемь, девять назад, поэтому, в сумраке черные цифры были почти неразличимы. Смотрю - то ли сто двадцать, то ли сто двадцать восемь. Поступил, как рентгенолог: закрывал глаза, чтобы отдохнула сетчатка, и быстро открывал. Повторял так многократно, пока не убедился, что северо-восточный квартал, сто двадцатый. Сразу в голове все встало на свои места, я уже знал, где нахожусь, где основная тропа к зимовью. Ну, дай Бог ноги и хотя бы час светового времени.
    Последний километр шел на ощупь, по поговорке, - "сапоги дорогу знают". Напарник "дома". Буркнул ему: - "В таких случаях уговаривались стрелять" - в ответ услышал:
-"Полагал, что ты охотишься".
-"Хороша охота…", - усмехнулся, но вслух ничего не сказал. Подозреваю, он слукавил, видимо, оскорбился, что я побежал за соболем, а его оставил амуницию сторожить, как Дон Кихот оруженосца Санчо Пансу. Впрочем, чужая душа - потемки... Так или иначе, но в тайгу больше с ним не ходил.
    Назавтра сделал "дневку", - "оладушек захотелось, и себя пожалеть". Расквасил вермишель, замесил тесто, добавил сухого молока, и порошка какао, вычистил рукавицей печку, раскалил ее. Пек лепешки, ел горячие, запивая сладким чаем, и размышлял, перебирая в памяти события последнего месяца, - "Зачем Лесному Духу понадобилось, так настойчиво подталкивать меня к краю? Ведь, "потеряйся" я, запаникуй в тайге, наверняка бы погиб"… На этом напасти закончились.
    Одиннадцать дней кряду меня сопровождала ее Величество Удача. Забыл про обожженные ноги, просил Духа Лесного не гневаться, и каждый раз приходил с хорошей добычей. Напарник воскликнул как-то в сердцах: "Да где ты их берешь?". Вечером одиннадцатого дня сказал себе: "Все. Хватит. Домой". Годы спустя, вспоминаю, как судьба после всех козней подарила мне небывалый, охотничий фарт.
Охота

Вячеслав Максимов