Rambler's Top100
Яндекс цитирования
 

 

 

Истинно русская охота

1   Охота ружейная, особенно любительская, молода: в России её история насчитывает чуть более двухсот лет.. Выросла русская ружейная охота из двух основных корней. Первый – европейская ружейная дробовая охота, привнесённая на русскую почву выходцами из Царства Польского и остзейских губерний. Второй корень – промысловая охота губерний Русского Севера и Сибири, где царицей была винтовка..

   Ружейно-дробовая традиция охоты, будучи привнесена на русскую почву, развивалась под сенью родных осин самостоятельно. В силу своей доступности и результативности она быстро завоевала умы и сердца русских охотников. «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии» Сергея Тимофеевича Аксакова, опубликованные в середине XIX века по воспоминаниям молодости писателя, – уже не что иное, как некое подведение итогов, осмысление опыта и уже сложившихся в русском обществе традиций ружейной охоты. С тех пор изменилось в ней немногое, в основном, техническая сторона.
    Другое дело – промысловая охота. Это сейчас мы говорим: промысловая охота, охотник-промысловик. Это современный русский язык, а ещё немногим более ста лет или трёх поколений охотников тому назад охотой называли лишь охоту любительскую, а промысловую охоту называли промыслом, а людей, им занимающихся, – промышленниками. Абсолютная разница этих понятий в глазах современников была очевидна. Охота – это когда добывают птицу или зверя по охоте, из блажи, а промысел – это труд, им деньги на жизнь зарабатывают. Прекрасно эту разницу в восприятии охоты и промысла проиллюстрировал Л.П. Сабанеев в «Охотничьем календаре», где, описывая дальнобойные дульнозарядные т. н. сурчиные винтовки русской работы, отметил, что за надёжность и точность боя эти винтовки предпочитаются не только промышленниками, но и многими охотниками.
    Тогда, в последней четверти XIX века, промысел, ранее существовавший как бы параллельно с охотой, понемногу начинает влиять на формирование традиций, на оружие и снаряжение рядового русского охотника, на его взгляды. На протяжении всего XX века и по сей день промысловая охота участвует в эволюции причудливого и непросто описываемого феномена русской любительской охоты.
    В чём же выразилось определяющее влияние промысла на нашу охоту? Прежде чем начать рассуждения на эту тему, сразу хочу предупредить читателя о двух важных вещах.
    Первое: всё, что написано ниже, есть абсолютно субъективное личное мнение автора, сложившееся на основании многолетнего охотничьего и экспедиционного опыта, общения с охотниками и охотоведами, долгих избушечных посиделок с промысловиками за обработкой пойманной за день пушнины, чтения разнообразной охотничьей литературы и работы как в природоохранных организациях, так и в органах управления охотничьим хозяйством. Часть читателей, возможно, со многим и не согласится. Это нормально. На истину в последней инстанции не претендую.
    Второе: когда я пишу об охотниках, то я пишу о правильных охотниках, а не о дураках с ружьями, которым лишь бы пострелять и большинство которых не имеет сколько-нибудь верного представления ни о зверях и птицах, на которых охотятся, ни об оружии, с которым охотятся. Для них удача охоты в количестве убитого (именно убитого, а не добытого) и выпитого. О них я не пишу.
    Итак, начну с головы – с ментальности и восприятия действительности. Промысел – это, прежде всего, работа ради хлеба насущного. Но это не значит, что промысловик не охотник по страсти. Охота как страсть есть первое и обязательное условие успешного промысла. Без страсти ничего у охотника не получится, как не выйдет музыканта из того, кому «медведь на ухо наступил», сколько ни тренируйся бацать по клавишам. И эта страсть определяет многое.
    Любознательность. Скажу банальность: промысловик любит и ценит природу. И эта любовь порождает любознательность. Промысловик наблюдает за природой, знает повадки зверей и птиц не только потому, что это помогает ему их добывать, а во многом потому, что ему это интересно. В основу научных знаний о биологии многих представителей охотничьей фауны легли сведения, полученные от промысловиков, а многие натуралисты, отцы-основатели отечественной зоологии и охотоведения, в юные годы прошли через увлечение звероловством. Нынешний правильный охотник, пусть не промысловик, пусть давно и безнадёжно городской житель, любознателен, наблюдает и познаёт живую природу, читает, интересуется. Жаль, что помощи ему в этом почти никакой. Лет 50–60 назад издавались для охотников книжки-пособия типа «Охотник-натуралист», популярные справочники по основным видам охотничьих птиц и зверей. Увы, они давно стали букинистическими раритетами, а изданием новых никто и не думает озаботиться.
    Отношение к животным и добыче. Считаю, что именно из промысла пришла отечественная охотничья традиция благожелательного отношения охотника к «зверью». Жестокое отношение к добываемым животным не одобрялось и не одобряется, хотя, к сожалению, исключения нередки. Считается правильным добыть зверя на месте, чтобы он упал, «не поняв, что помер». Прежде чем стрелять утку, охотник думал, как он её доставать будет. Наверное, изначально это имело под собой совершенно рациональную промысловую основу: и заряды беречь, и за зверем лишнего не бегать. К большому сожалению автора, эта правильная традиция стремительно размывается изобилием многозарядного полуавтоматического оружия, провоцирующего охотника на «пулемётную» стрельбу по принципу «какая-нибудь да зацепит».
    Промышленник, зная, что на следующий год он опять придёт в свои заветные места, не стремился выбить всё подчистую. И если в случае с пушниной жадность и ожидание хорошей цены на шкурки брали верх, то в отношении «снедных» зверей и птиц в основном придерживались негласного правила: не бить больше того, что можно реализовать, не протушив.
    Опять-таки в соответствии с традицией промысла основная масса охотников не воспринимает добываемого зверя как противника или соперника, с которым надо вступить в единоборство и победой над ним самоутвердиться в некоем статусе. Для основной массы русских охотников добыча – это и прибыток, и свидетельство удачи, а потому охотник относится к добываемому зверю с симпатией и добытого зверя уважает. Поэтому, с одной стороны, традиционно не одобряется вульгарное и неуважительное отношение к добытому животному, и дурацкие фотографии, на которых удачливый стрелок, растянув рот до ушей, позирует, взгромоздясь на убитого зверя, строго порицаются на охотничьих форумах. А с другой стороны, красочные европейские ритуалы с вкладыванием веточки в пасть добытого животного, исполнением специальных мелодий на охотничьих рогах и прочей костюмированной и театрализованной дребеденью не прижились под сенью родных осин, несмотря на усиленную пропаганду охотничьих телеканалов и некоторых изданий. Подход к добываемому или добытому зверю уважительный, но вполне утилитарный, как, впрочем, и в других странах, где охота ещё недавно была прежде всего промыслом: в Скандинавии, в США, в Канаде.
    Отношение к властям и законам. Как правило, промысловик ловил и добывал зверей в границах своего участка. Участки закреплялись за охотниками обычаем по праву первоосвоения или по праву передачи прежним хозяином. И был этот обычай надёжнее и крепче современных казуистических законов и правил. Промысловик по праву считал себя хозяином своего участка, как крестьянин – хозяином расчищенной им под пашню заимки. Государство же на протяжении последних 80–100 лет всё время пыталось учить его жить и промышлять, вводило абсолютно непонятные ему, а зачастую и действительно бессмысленные ограничения. Запрещало продавать пушнину тому, кто больше платил, под страхом тюрьмы заставляя продавать её по низким государственным ценам. Оттого промысловик к идущим сверху распоряжениям и нововведениям относился, мягко говоря, со скепсисом, во всём, что касалось промысла, обоснованно не считал государство своим союзником и не упускал возможности его надуть. Это отношение к установлениям сверху передалось и обычным охотникам-любителям. Тем более что государство делало и делает всё для того, чтобы утвердить охотника в этом мнении, порождая растущий год от года вал запретов, ограничений, правил, параметров и пр., зачастую необъяснимых и нелепых.
   Охотник вполне обоснованно хочет быть если не хозяином, то желанным гостем в угодьях. Нынче же всё чаще получается так, что охотник за свои же деньги сам же и дурак.
    1Теперь о материальном. Промысловая охота привнесла многое в общий охотничий обиход.
    Снаряжение. Самое заметное заимствование из мира промысла – это рюкзаки, ведущие свою родословную от заплечных котомок промышленников. У европейского охотника на боку висит ягдташ. А у нас, даже у легашатников, в большинстве своём рюкзачки.
    Наиболее знаковым заимствованием из промыслового обихода я бы назвал охотничьи лыжи. Широкие, предназначенные для ходьбы по глубокому и неплотному снегу лесной зоны. Более того, помимо обычных голиц всё больше в обиход входят лыжи, подбитые камусом и пригодные для передвижения по пересечённой местности. Европейская традиция ружейной охоты лыж не знала. Ещё лет 130 назад лыжи в обиходе городского охотника были экзотикой, их заказывали мастерам. Сейчас лыжи есть почти у всех, и купить их не проблема, в том числе и подволочные.
    Лайки. Именно промысел «подарил» русским охотникам лаек. Собак, которых веками использовали для добычи промысловых зверей (пушных, копытных, медведей), русская ружейная охота «заметила» только в 1880-х – 1890-х годах. Оказалось, что собака, сформированная промыслом как «инструмент» универсального применения, вполне хороша и охотнику-любителю. Смышлёные, обладающие высокоразвитым охотничьим инстинктом, лайки могут работать по любому объекту охоты. Это обусловило всплеск интереса к ним и со стороны городских охотников. Московские, питерские и иные городские лаечники со своими собаками охотились на кабана, лосей, белку, куницу, хоря, норку, боровую дичь. Лайки хорошо работали по водоплавающей дичи, у некоторых энтузиастов – и по тетеревиным выводкам, и как норные собаки по лисам и барсукам. В 1970-х – 1980-х годах лайки были самой многочисленной породной группой из всех охотничьих собак городских охотников-любителей, готовых за их универсальность и охотничью страсть мириться с немалыми трудностями содержания лаек в городской квартире.
    Оружие. Европейская традиция принесла в русскую охоту дробовое ружьё. Промысел – винтовку. В промысловых районах в XIX веке дробовыми ружьями почти не пользовались – незачем было. А.А. Черкасов, писатель, впервые ознакомивший широкую публику с бытом сибирских промышленников, писал, что дробовиков в Сибири мало, что Сибирь «запружена винтовками». Из винтовки промышленник добывал всё, «что на глаза попало: и медведя, и рябчика, и утку». Он пользовал дульнозарядную винтовку-сузгунку калибра 8–9 мм, заряжая в неё по обстоятельствам то беличий, то медвежий «заправ».
    Промысловая традиция точной винтовочной стрельбы по некрупной дичи, в том числе по птице (гусю, глухарю, тетереву, рябчику), начала проникать в любительскую охоту в конце XIX – начале XX веков с распространением хороших фабричных винтовок. Спрос на такие винтовки быстро рос. Тульский завод, ижевские частные оружейные фабрики Петрова, Евдокимова и многие кустари-одиночки стали изготовлять винтовки .320, .380 и .440 калибров, предназначенные для использования дымного пороха и свинцовых пуль. Выпускались различные пулелейки, приборы для переснаряжения патронов в домашних условиях. Начал в общих чертах складываться тип универсальной винтовки небогатого охотника-любителя, не имеющего возможности держать несколько винтовок для разных охот. Универсальность обеспечивалась снаряжением патронов пулями разного веса и типа и, соответственно, разными зарядами пороха. Так же, как это делали промысловики в дульнозарядных винтовках. Советы по такому самостоятельному снаряжению патронов к винтовкам регулярно появлялись в дореволюционной охотничьей печати и в 1920-е – 30-е годы. Следуя им, небогатый охотник мог использовать имеющуюся у него винтовку Бердана и как мощную дальнобойную, и как малопульную винтовку. Тульский оружейный завод в 1930-е годы одно время даже выпускал «народный» карабин под патрон винтовки Бердана, при самостоятельном снаряжении способный перекрыть огромное разнообразие объектов охоты и промысловика, и любителя. Это была винтовка Мосина, в которой родной ствол был заменен на ствол от винтовки Бердана, соответственно был переделан и магазин. Увы, радость была недолгой. После Великой Отечественной войны начались строгости с оружием. Нарезное охотничье оружие становилось всё менее доступно для обычных охотников-любителей, а в 1975 году «нарезняк» стал и вовсе запрещён. Традиция прервалась.
    Сейчас, когда нарезное оружие вновь доступно, появляется всё больше поклонников вдумчивой и аккуратной охоты по перу с нарезным оружием. Добыча средней и мелкой дичи из нарезного оружия, пришедшая из охоты промысловой, по глубокому убеждению автора, полностью соответствует критериям правильной охоты. При такой стрельбе не бывает потерянных подранков. Если попал – то взял, если промах – то чистый.
1    Жильё. Есть ещё один традиционный компонент промыслового обихода, с недавних пор, буквально на наших глазах, активно «врастающий» в любительскую охоту. Это избушки. Избушечная культура промысловой охоты, видимо, сложилась относительно недавно. Ещё Черкасов, описывая быт промышленников-белковщиков, писал о том, что на промысле они строили балаганы в расчёте на один сезон. Представители местных народов тоже срубных сооружений не строили. Рубленое зимовье – промысловая избушка – явно «пришло» в тайгу из русской деревни с русским промышленником. Похоже, что в своём современном виде она оформилась недавно, в XX веке.
    Как правило, устройство такой избушки довольно однотипно, с небольшими местными вариациями. Изба рубленая, размер от 3?5 до 4?5 метров по внутренним углам, два нижних венца из свежего леса, выше – из сухостоя: сухие бревна легче на стену поднимать. К торцу, перед входной дверью, часто пристроены дощатые сени, часто открытые, пол в сенях обычно земляной. Входная дверь расположена ближе к правому углу. Внутри справа от входа – лавка с вёдрами, над ней – полка с посудой и различной кухонной и хозяйственной мелочью. Слева, отступя от стенки, стоит печка-буржуйка, дальше по обеим длинным стенам – нары, часто с одной стороны узкие, на одного спящего, с другой – широкие. Между нарами, у торцовой стенки, – стол, над ним окошко. По стенам и балкам набито несметное количество гвоздей, на которых развешивается для просушки одежда и обувь, а также мешочки с продуктами, чтобы мыши не попортили.
    В последние годы всё чаще небольшие, в 3–4 человека, компании охотников-любителей, особенно жителей нецентральных регионов, ставят избушки в излюбленных местах. Однако оставим детальный разбор «избушечной культуры» – уникального явления русской таежной охоты – для отдельной публикации.
Русский Охотничий Журнал

Алексей Вайсман

   
© Интернет-журнал «Охотничья избушка» 2005-2017. Использование материалов возможно только с ссылкой на источник Мнение редакции может не совпадать с мнением авторов.