Глухари Малой Вишеры

Классической охоты на току по всем канонам и правилам испытать мне доселе не приходилось. Этой весной пригласил меня давний знакомый из Малой Вишеры – Виталий Зайцев. Договорились сразу, на тетерева не идти Подсадных не брать. Глухарь — значит глухарь.

   Ну, разве что вальдшнеп для разминки может полетает… Созванивались и списывались долго. Виталий ходил в ток и давал мне письменные отчеты о начале пения петухов и количестве снега. Чем, конечно, закрыл все пути к моему «отступлению». Еду, еду! Заколенники (так тут зовут болотные сапоги) и патроны только не забудь! Да не забуду… Дорога от столицы до станции Малая Вишера на поезде заняла немного времени. Часов 6 или 7. У меня 3 дня. Подгадали так, чтобы время приезда было около 2 часов ночи. Чтобы почти сразу можно было идти на ток. Перекусили наскоро, Виталий коротко спросил: «Что знаешь об охоте на глухаря?» Я ответил, что теоретически все. — Ну, и хорошо.
    Утрясли разрешительные формальности, оделись, погрузились в «буханку» и порулили в темную незнакомую ночь по темной незнакомой дороге, свернули в темный лес. Едем, а об охоте не разговариваем… А как же детали, тонкости и охотничьи хитрости впитывать? Все на месте расскажу… Хитростей не много, — коротко бросил Виталий. Тут лесная дорога превратилась в месиво от лесовозов.
    — Проедем на двух мостах!? — спросил я, предвкушая офф-роуд.
    — Не, даже пробовать не будем, риск есть. А время дорого. Пока проковыряемся — упустим его. Надо поспеть ни рано, ни поздно, а вовремя. И мы, спешившись, продолжили путь дальше, подсвечивая фонариками под ноги. Прошлепав как положе
    но несколько километров, Виталий поглядел на часы и, присев на сосну, сказал: «Привал. Минут 20 на отдых.»
    — Ну? Теперь тонкости и хитрости? Как там в книгах и рассказах… Точит, камушки роняет, прыгать по 2–3 шага, не становиться на одну ногу, целься под песню, стреляй под песню… Ты хоть объясни, как эта песня выглядит-то? — Не…, коротко бросил Виталий, — к первому глушаку я тебя просто подведу сам. Следи за ногами, руками и всем, что будет — так все сам поймешь быстрее всего.
    Глянул на часы и сказал — Пора. Делай все как я — копируй все движения. Слушай лес. Следи за рукой — как выставлю в бок — стой. Махну — «беги». Ничего тут нет сложного… Медленным шагом с остановками каждые полминуты идем по старой лесной дороге.
    — А зачем остановки?
    — Чем тише идем — тем лучше. Больше остановок — больше тишины, и больше шансов чтоб услышать его самому. Торопиться не надо, даже если место хорошо знаешь. Я семеню за Виталием и замираю как вкопанный по маху руки. Идем дальше. По гривке идти легче, но мой учитель идет по самой колее по луже со льдом. Оборачивается и наказывает и мне так же делать. Шепотом спрашиваю: Зачем, так же удобней? А так, тише — отвечает он. Бульков и плесков он не так боится как хруста. Идем дальше по лужам. Так и правда гораздо сложнее идти — под ногами то ледяной бугор, то ветка поперек. Автоматически двигаешься осторожней и медленней. На очередной остановке Виталий оборачивается и с улыб­кой шепчет: — Слышишь, поет! Кручу головой во все стороны — нифига не слышу… Лес шумит. Идем дальше в режиме «3–4 шага и остановка». Через двадцать метров оборачивается — Слышишь? Нифига… Слушаю ночную тьму и пытаюсь в эхе пробуждающегося леса уловить какое-то стучание или клекотание… То, что слышал по рассказам и видел в кино. И ничего похожего в моем понима­нии на песню не слышу. Виталь, чего слушать то? Покажи, что это? Продвигаемся еще на несколько метров. Виталий рукой показывает влево и через секунду шепотом говорит — вот оно… Кшчжкшжчцпшвжжцвирь… Это??? Эта «истерическая скороговорка поперхнувшегося воробья»??? Это и есть песня??? Да… Подсознательно я ждал какого-то совсем другого звука… И, наверное, слышал его уже дав­но, но мозг отбрасывал за ненадоб­ностью. Теперь слышу и «стучание» в промежутках между «песнями». Идем… Теперь — по два шага. Ровно под песню. Начинаем шаг, когда уже точно запел и становимся как вкопан­ные с запасом еще в пару секунд, пока песня не закончилась. Стоим на двух ногах.
    — Глушак может иногда «обмануть», резко прервав цикличность пения. И будешь стоять минут 10 на одной ноге. Ну, это то я знаю по книгам… Идем. Мы подскакиваем по два шага в сторону от дороги. А сколько до него, Виталь? Да метров 100 уже… Да ладно!? Я думал 300 минимум. Теперь совсем аккуратно надо. Идем по шагу, по два, ровно под «истерического воробья». Я копирую каждое движение моего учителя, без самодеятельности. Ветра нет, тишина в лесу. И ровное чередование стука и точения. Уже как будто так и было всегда. Звук заполнил все вокруг. Через несколько минут подскока Виталий, прислонившись к березке, коротко машет рукой — иди сюда. Я жду песню и делаю зачем-то не два, а сразу четыре шага… На последнем шаге песня кончается, и я шлепаю ногой в лужу в полной тишине. Глухарь замолк. Стоим, глядя друг на друга. Я с немым вопросом «и что?», Виталий с немым ответом «идиот, вот что!». Глушак, не услышав нашего немого диалога, через пару минут потихоньку начал «ронять камушки» и, разогнавшись, еще через 5 минут снова запел. — Повезло, простил он тебя.
    Замечаю, куда глазами показывает Виталий. Почти над нами на сосне какое-то темное пятно слегка двигается. Глазами спрашиваю — Он? Виталий отвечает — он самый… Отойди под песню чуть в строну, чтоб не снизу стрелять, а чуть сбоку. И старайся на чистое место не выходить, а как-то деревьями прикрывайся, — шепотом под песню наставляет меня. А заряжаться сейчас-то можно? А ты что, не зарядился??? Так ты не давал команды… Виталий опять глазами объяснил мне кто я есть… И далее я в три подхода отодвинулся на несколько метров. Потом еще, чтобы не перекрывать елочкой выстрел. Перешептываемся — Стрелять? Уверен, что точно видишь — стреляй. Глухарь тем временем распелся и затрясся, и заходил по ветке. Свет стал показываться из-за болота — точно вижу. Неужто все так просто? Я приложился для верности к сосенке — прицелился под песню, подравнял горизонт, подняв и опустил стволы 54-ки. Все ровно вроде. Обернулся на Виталия. Он уже смотрел на птицу, а не на меня. И я потянул спуск. Тукнуло в плечо ружье, и большой черный куль ломая ветки бухнулся о мокрый мох. Я подошел, взял тяжелую теплую птицу и вернулся к Виталию. Поздравляю! Шепотом с горящими глазами прошипел он сам, как глухарь. Спасибо! Слышал, еще два петуха в стороне пели? Неа… И мы двинулись обратно. Всю дорогу думал, а потом в машине спросил Виталия — Это и есть охота на току? Все вот так просто? Все как в книжках? Подошел, приложился, «тукнул» в бок единичкой с 40 метров и все? Ну да… Я ж говорил, большой сложности нет… Но это ты со мной скакал. А к следующему будешь сам под­ходить. Вот тогда и поговорим про «все так просто», улыбается Виталий. Чего он улыбается? Я спокойно додумал свои мысли и уснул сном младенца, не задавая лишних вопросов весь следующий день.
    Следующий день мы посвятили обзорной экскурсии по угодьям. Вечером послушали вальдшнепа. Я даже выстрелил два раза по двум из четырех пролетавших куликов. И понял, что не слышу и не вижу вальдшнепа, и стреляю не очень целясь, и промахам не расстраиваюсь… Потому что в голове прочно сидит глухариная песня. Э брат, значит не все так просто… Зацепило что-то где-то внутри…
    — А много глушака то у тебя тут? Да много — отвечает Виталий.
    А я всегда считал, что ток, это какая то немыслимая редкость… А тут полдня от столицы проехать и прям вот так? Ну да, прям вот так… Тут галечников нет — на дорогах его из нарезного никто не стреляет, как на северах. Кроме как на току, поди его, найди, весь год не найдешь — очень осторожная птица. Тока мы бережем. Заезжие не знают про них, а нас, вишерцев, не так и много, да и охота трудозатратная. Ночь в лесу, день спать. А часть токов в таком глухом лесу, за такими непроходимыми болотами, что туда не доберешься. Сами-то не каждый год добираемся. Вот и сохранился он в количестве еще тут. Виталий еще что-то рассказывает… Я киваю и молча радуюсь, что так близко еще есть эта птица, ровес­ница мамонтов, в таком количестве и мне, дураку, довелось на нее уже поохотиться вчера… А может удастся и завтра.
    Рано утром часа в 4 мы отправились на другой ток.
    — Вот теперь я тебя только по дороге подведу примерно к месту, а дальше все будешь думать и делать сам. Всю дорогу я настраивал себя на спокойный лад, чтоб не разволноваться раньше времени. Есть такой грешок — когда сильно ждешь зверя и много думаешь… он выходит — сердце стучит, адреналина море, руки ходуном ходят. Но вроде справился с эмоциями, и к току мы подкатили спокойно. Прошли положенные километры по дороге в темноте. Подождали положенные минут двадцать перед током. Потом Виталий махнул рукой в темноту и сказал: «Иди туда». А куда ТУДА?!!! Ночь, темень, страха нет, но куда и сколько идти? А вдруг куда в сторону поверну не ту? ИДИ!!! Вспо- миная урок я пошел по воде, делая частые остановки. Наконец метров через 500 услышал в стороне что то похожее на песню. И тут подул ветер. А вчера его не было. Шума стало в лесу больше. И тут еще запели птички, причем как-то разом и везде…
    Я пошел по болотцу с двух шаговым интервалом, пытался услышать песню. Напрягая уши до звона, наконец, стал слышать точение урывками. Дальше, дальше. Теперь песню слышно явно и не совсем там, где мне каза- лось. Переориентировался. Повернул и в начинающемся рассвете увидел перед собой 200-метровую «полосу препятствий». От дерева к дереву с верными паузами проскакал ее. На финишной прямой по глубокой луже прошел в развернутых болотниках и уперся в несколько поваленных берез. Мать честная, а вокруг — открытое место. По чистому то ходить нельзя. Тем более, долго провозился, светает уже. Чего делать? Ползти… Кое-как на четвереньках и на животе пополз по мокрому мху под березками. В три захода вылез под песню, поднялся на ноги и под следующую песню спрятался за деревом. Под песню выглянул из-за него. Вот он! Метров через 40 сидит на чистой ветке на фоне рассвета. Ходит, поет, трясется весь, распушает шею. Красота. Как на картинке. То, что вчера казалось «воробьиной истерикой», сегодня почему то вызвало благоговейный трепет. Я смотрю на птицу, и сознание заполняет чувство уважения, благоговения и страсти.
    Это не песня — это какой-то шаманский ритуал, первобытное заклинание… Весь мозг заполнен теперь только этими звуками. Понимаю, что мешает выстрелить только еще одно деревце. Неужто все получится? Тут я понял, что адреналин, копившийся еще со вчерашнего дня, наконец стал проситься наружу. Надо быстрей стрелять. Под песню выхожу на два шага от дерева. Все чисто на дистанции выстрела, глухарь ровно боком ко мне на светлом фоне. Поет как угорелый. Поднимаю ружье под песню и понимаю, что меня накрывает трясучка… Руки ходуном, ноги ходуном… Азарт и восхищение сливаются вместе, и тело начинает колошматить… Опускаю ружье и глаза в землю. Пытаюсь отдышаться и успокоиться. Понимаю, что стою на открытой поляне и трясусь.
    Так нельзя… Глухарь замолкает. Спалил меня? Адреналин подступает с новой силой. Или сердце выскочит, или руки ружье не удержат, или ноги подкосятся. В секунду выдыхаю, вскидываюсь и стреляю. Глухарь падает так же сразу ровно и быстро, как вчера. Подбегаю к нему. Готов. Падаю на колени и выдыхаю… Несколько минут даю волю колотящемуся сердцу и дрожащим рукам… Иду с глухарем к Вита­лию. Приседаю на березку рядом с ним. Он что-то говорит. А я ответить не могу… Подожди, дай отсижусь, перекурю пару минут. Сижу, хлопаю глазами, гляжу на птицу, на свои трясущиеся руки. Все правильно сделал — молодец. Сам подошел, чисто стрелял. Не под песню — тоже ничего. Если уверен в выстреле — то в такой ситуации правильно… Да все сам понимаю, что правильно. Но теперь зато точно знаю, что не все «вот так вот просто»…
Охота

Алексей Демидович, Виталий Зайцев