Отпустил без сожаления

В зимнем лесу звуки вязнут в мягком снегу, как охотничьи сапоги, но, пролетев сквозь деревья, отдаются эхом где-то совсем далеко, словно вырвавшись из клетки, по верхушкам окоченевших деревьев, делаясь звонче и внятнее. Голые стволы без листвы кажутся безнадежно вымерзшими. Одни лишь елки особнячком бодры и полны жизненной зелени.

    Загонщики с трудом выбирают себе дорогу. По крикам и перестукам можно понять, как трудно даются движения. Весь создаваемый шум, вялый и лишенный задора. Засыпанные снегом, поваленные деревья и сучья цепляются где?то в глубине сугробов. Видно, как на соседних номерах взяли в руки отставленные ружья и задрали ушанки. Первый загон после почти годового перерыва всегда вызывает волнение.
    Совсем недавно спавший лес встрепенулся и ожил. Приготовившись, я мягко снял карабин с предохранителя, приглушив стальной щелчок перчаткой. Раскричались не напрасно. Хотелось, конечно, чего?то более трофейного. Рассчитывая каждый шаг и воровато озираясь, из ниоткуда появился лис. Легкий ветерок от леса спрятал меня и даже сделал невидимкой. Казалось бы, вот ты на просеке, стоишь у всех на виду, а лесной зверь больше доверяет своему нюху и все, что стоит или лежит без движенья и запахов, опасения не вызывает. За сотни метров по ветру легко может распознать, даже не видя. Но вот стоящего в нескольких метрах человека, с подветренной стороны, и не заметят.
    Хорошо встали. Выбежав на просеку, метрах в пятнадцати, она остановилась. Почуяв мышь и на минуту забыв об опасности, принялась вынюхивать норку. Стараясь не выдать себя, я просто наблюдал. Красивый и крупный самец, уже пролинявший, одетый в теплую, ярко?рыжую шубу с богатым подшерстком. Пушистый хвост едва касался снежного наста. Он не догадывался о моем присутствии и поэтому вел себя спокойно.
    Но крики из глубины леса погнали егодальше. Так же тихо, как появился, он быстро затерялся среди стволов. Теперь уже явный треск ломающихся под тяжелыми копытами сухих веток вернул мое внимание. Сначала лишь плохо различимая тень, за ней другая, поменьше. И надельником выросла голова лосихи и чей?то силуэт рядом. Гадать не пришлось, лосенок.
    Заглянув в круглое окошко оптического прицела, я увидел большую настороженную морду и подвижные ноздри с редкими, белыми, от инея торчащими волосами во все стороны. Они изучающее втягивали морозный воздух. Но ситуация была не в ее пользу. Ничего не обнаружив, она пошла прямо на меня. Движения мягкие и плавные. Глубокий снег заставлял высоко подбрасывать ноги. Это придавало большому животному легкость и грацию. Следом показался детеныш.
    Выводок этого года. Он доверял матери, чувствовал ее защиту и поэтому выглядел почти беспечным. Было видно, как молодойзверь срисовывал поведение матери. Подражал ей и неловко повторял ее движения. Но крики и постукивания палками по околевшим стволам, пусть еще и далеким, по-колокольному звонким, досаждали лосиху. Можно было легко сорваться и уйти, а она не спешила. То ли устроила себе и лосенку небольшую передышку, то ли рассчитывала безопасные пути отхода. Конечно же, ей было невдомек, что так спокойно дышала она на черном перекрестье прицела лишь потому, что наша команда не охотится на лосей.
    Я смотрел на соседей и видел, что не одного меня забавляла эта ситуация. Через прицел мне были отчетливо видны ее губастый рот и большие глаза, широко расставленные на огромной голове. Видно, как она стрижет ушами, ловя каждый звук или даже малейшие намеки на звуки. Но мы ничем себя не выдавали. Одно, неразличимое движение указательного пальца, со слабеньким усилием, могло разбить эту безмятежность. Выпущенный заряд уложить на снег это огромное животное. Опустошить огромные спокойные глаза. В мгновение выбить жизнь из великого красивого тела, превратив его в гору съедобного остывающего мяса.
    Я исключил возможность такого варианта и с легкой головой избавился от ненужных фантазий. В какой?то момент она немного успокоилась и посмотрела на лосенка. И снова крики загонщиков двинули ее впереди, не меняя курса, по?прежнему не замечая присутствия людей, она пошла на меня. Вот уже не больше пятнадцати метров, и в оптике нет никакого смысла, а руки давно устали держать ставшийневыносимо тяжелым карабин. И когда между нами было не больше 10 метров, я опустил ствол, чем сильно ее скорее удивил, нежели испугал. Уверенная до этого момента, что рядом никого нет, она оторопела. Казалось, она стояла в нерешительности и раздумьях, пытаясь понять, не померещилось ли? Лосенок остановился рядом. Внезапно обнаружив меня на своем пути, и так близко, они стояли, удивленно и с нескрываемым любопытством смотрели своими большими восхитительными глазами на неизвестно откуда взявшегося человека. Но долго удивляться не было вреКабана в загоне не оказалось, а лосей бить мы наотрез отказались в самом начале.
    Где?то в душе, они, конечно, надеялись, что кто?то возьмет и, не выдержав, нажметмени. Оранжевые безрукавки егерей уже светились между стволами деревьев. Немного изменив свой курс и обойдя меня справа, она вышла на просеку. Еще раз вопросительно оглянулась и, будто опомнившись или о чем-то вспомнив, с треском ломая все на своем пути, ринулась в чащу.
    Я пожелал им удачи. Несколько минут спустя на дорогу вышли загонщики. Они были недовольны, но молчали. Без труда восстановив по следам ситуацию, они все поняли. Для них это было чудачеством, ничем неоправданной блажью.на курок. А я радовался, что в команде не нашлось таковых.
    Пока все готовились к новому загону, мы, те, кому посчастливилось оказаться рядом, делились увиденным. Мне было странновато, но приятно слушать, как люди, не первый год занимающиеся охотой, словно дети радовались очередной встрече со зверем в лесу. Хотя лось уж не такая редкость. А что до егерей… то их можно понять. Проще выгнать, как они сами называют, корову или быка и побыстрей разъехаться по домам.
    Но наша команда приехала на охоту. Интересную, захватывающую, непредсказуемую. После которой, даже возвращение домой без добычи никогда не расстраивает. Впечатлений хватает всегда. Да и просто день, проведенный в зимнем лесу с прогулянным карабином на плече…
    Вообще я люблю приезжать к Александру, в его небольшое хозяйство. Невысокого роста, худощавый и подтянутый. Одетый скромно, по?деревенски традиционно. А это значит ватник и штаны в валенки. Говорящий мягко и тихо он всегда вежливо не многословно и понятно. Словами не сорит, бережет, как патроны. Бесспорно, что для нас это не промысел, по боль шому?то счету развлечение, а для него тяжелый труд. Побегай как ты по снегу, почему?то до сих пор в валенках и с тяжелым охотничьим карабином, на котором давно уже от воронения и следа не осталось. Но уж если вылетит пуля из этого ствола, то точно в цель. Местные зря припасы не тратят. Иногда, под совершенно благовидным предлогом, я оставляю ему, вроде как на пробу, немного разных патронов 308 win. Берет он не охотно, но и не отказывается. Вот только нож его, источенный на наждаке, изумляет.
- Ну, кто на наждаке ножи точит, Александр, труню его я. У тебя, вместо охотничьего, сырный нож. Ты пока шкуру снимаешь, всю исколешь.
- А зачем она тебе? удивляется он, глядя на источенное лезвие финки.
- Ну, на конюшню прибью. Или отдам, чтобы выделали, и на пол в бане брошу.
    Александр не любит спорить на непонятные темы. Потому, пожав плечами, быстро меняет тему.
- Времени мало… Сворачивайтесь.
    К месту второго загона нас долго везли в кузове УАЗа. Сидеть приходилось на корточках, благо на деревянном полу, и все время уворачиваться от налетающих веток деревьев и разросшегося высокого кустарника. Машина прыгала и елозила грубой резиной по глубоким и обледеневшим колеям, оставленным тракторами и чей?то браконьерской ?шишигой?. Вцепившись в борта, все старались удержать равновесие следить за стволами, чтобы не ткнуть случайно соседа. Лайки послушно бежали рядом, высунув длинные влажные языки. Только одной почему?то определили место в кузове. Красивая и сильная собака нас чуждалась.
    Сидя между нами, она изо всех сил стараласьни на кого не наступить своими лапами. По тому, как внимательно она смотрела через заднее окошко на хозяина, сидевшего в кабине, не обращая ни малейшего внимания на окружавших попутчиков, было понятно, что относится она к нам не больше чем, если б это были мешки с картошкой. Вынужденное соседство ей не нравилось. Но, ослушаться хозяина не смела. Выучку собак я бы назвал безупречной. Сколько бы ни пытались мои знакомые заводить лаек - ничего хорошего из этого не выходило. Без должного воспитания и нормального контакта с хозяином, закрытые в вольеры, быстро дичали. Свободолюбивые, и лишь себе на уме, попав в лес, они забывали обо всяком послушании и собственном назначении. Выпущенные на свободу из вольеров, они устремлялись кто куда. Остальное время уходило больше на поиски, чем на охоту. После таких экспериментов Александр строгонастрого запретил привозить своих собак. А хозяйские же лайки всегда удивляли нас своей слаженностью в работе, послушанием и полным равнодушием к посторонним.
    - Из вольерной собаки никогда ничего хорошего не выйдет, - не учил, а делился опытом Александр. В вольере собака предоставлена сама себе. Ума набраться не у кого. А вот находясь всегда рядом, она и думать начнет, как хозяин. Если, конечно, мысли правильно направлять в нужное русло, - поправлял он сам себя. Заходя в лес вместе с загонщиками, собаки пускались прочесывать заданный квартал и никогда не пересекали его границ.
    По их голосам и интонациям можно было понять, на кого вышли, гонят или удерживают на месте. Или просто встали на след и пытаются его распутать. Не помню я случая, чтобы какая из егерских лаек в азарте бросилась гнать зверя и нарушила правило. Словно кто?то на собачьем языке направлял и контролировал их действия.
    После пустого загона они поочередно выходили на границу загона и, виновато виляя крендельками, обежав номера, словно проверяя, все ли на месте, бежали искать своего главного вожака и непререкаемого авторитета - Александра.
    А мы ждали особый лай, напористый, легко отличимый от других, когда собаки выходят на кабанов

Ринат Зайнетдинов